Воззвание  к  М.

Пора чистить чешуйки. Бодрюсь: барду бардзе Бардо.
Был грех – по лени, кидал в Сеть невод, таскал ваши песни.
Крылышки души, забальзамированные в янтари.
Не опускал честно назад, в синюю вечность.
Складывал на безостановочное зеркало винчестера
миллионы ноликов и единичек, как золотые и цинковые пластинки,
сладко впускал в себя ваш гальванический ток.
Теперь он вернулся с холода, жжёт стыдом.
Призвать из бумажника червонную магию?
Запутать совесть в гильоширных узорах,
в водяных знаках, защитных полосках, муаровых переливах,
отвлечь на микрошрифт и абракадабру пеней?
Не то, брат, не то, – свистит в вакуумной тьме зеркало.
(Но попробовать стоит – нули ноликам, единицы единичкам.)
А она уже тут как тут – выпуталась.
Чем ближе к черте, тем она сильнее, моя совесть.
Воздух оттуда, видно, расправляет ей легкие,
щекочет гортань, нашептывает это подражание подстрочнику,
переводу с горнего на русский.
И я, как ученик, наказанный переписать сто раз псалом,
честно, покаянно стараюсь заслужить прощение,
вслушиваюсь в эхо, стучу по 102 клавишам,
и если что-то получится, то возьму в небольшое кафе,
где был гастроном лета 1968, когда танки утюжили Прагу,
а я в соседнем доме отчеркнул ту самую черту,
испуская пламенную протоплазму на наготу 10-летней сверстницы,
а позже всё так смешалось,
(эх, герр Альберт, вот и не верь, что Бог играет в кости!),
между «Любочкой» и «Рейкъявиком» мы влюбились в вас,
а гастроном вознёсся рестораном «Монблан»,
и там одна Елена – тоже прекрасная, да, – жаль, что чужая ;-) –
отмечала с мужем свадьбу, и, бряк кости, – уж ни Ленки, ни «Монблана»,
и вдруг эта жёлтая афиша, как шанс срастить трещину в корыте,
за потраву алого цветочка поднести безделку заводную…
Да – не рыбке; пусть и не царице;
и уж точно не Папессе римской с тубусами мёртвых индульгенций;
ставки выше: Бывшей За Чертою. Путь Орфея, но не вниз, а сверху,
дымом, сталью в кровь, саднящим снегом: очи крыл рокочут в партитуре!
И такое – поважнее сана, и сенсэя, и колец всевластья и сансары.
А в кафе с томами серокнижья и булгаковскими жёлтыми цветами
не очертишь мелом круг, не свяжут с мачтой,
– голым глазом там встречаешь Око, голым ухом отдаёшься буре.
Страшновато без скорлуп. Зиянье. Клич орлов. Ледник и лава.
Что ж – за тем и шёл. Прими, Мария!
Показались.
И последней вспышкой, перед тем как кануть в ваши волны –
Расцветала тихо Роза Мира на груди утёса-великана…

Ж., 23-24.08.2009, Кострома

 

Необязательные примечания:
1. Вернулся с холода – образ не столько от Бонда, сколько от Гипербореи (как и утёс в последней строке).
2. Гильоширные узоры – самые красивые средства защиты денег и ценных бумаг от подделки.
3. Отчеркнул ту самую черту – есть поверье, что от возраста, когда мальчик стал отроком, жизни ему отмерено ещё четырежды по столько.
4. Эх, герр Альберт – Эйнштейн не верил, что Бог играет с нашим миром в кости; Нильс Бор верил.
5. Ж. – показалась занятной гендерная ирония инициалов автора и адресата.

Расширенные примечания (август-сентябрь 2009 г.):