СЛОВАРЬ РУСКИХ СУЕВЕРИЙ

[М.Д. ЧУЛКОВ]

В Санктпетербурге.

Печатано в вольной типографии у Шнора.

1782.


СУЕВЕРИЕ.

Отводя от Создателя кажется, приближает ко оному, и для того душе пагубное наносит безопаство. В прочих грехах признает себя человек грешным; а в суеверии мнится службу приносити Богу, и тако погибая мыслит о себе, что он спасается, и завязавши себе глаза, приближается к стремнине адской.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ.

Многобожие, то есть идолопоклонство и суеверие древних Славян и ныне многих в России живущих народов было, и есть таково же, как и у прочих всего света народов, понеже заблуждение можно полагать везде равное, и сей великий неприятель человеческого разума содержал прежде и ныне, частию содержит под своим игом, многие народы невыключая и людей ученых. Предмет издания сей книги есть тот, чтоб к сим посмеяния достойним суевериям, частым возрением на оныя произвести некоторое отвращение, и истребить оные во все; ежели до того возможность допустит; ибо ныне наибольшая часть земных обитателей от оного благополучно освободилась: чего сердечно желает сочинитель, а с ним и все просвещенные люди.

МИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ МОЕМУ!

М** С**** Г***

<Михаилу Сергеевичу Голикову — Е.Ш.>

Дела добродетельного человека имеют право на всегдашнее внимание наше. Расположении ваши, которые вы сделали и сделать намерены, по возможности состояния вашего: для услуг и пользы отечества многим уже известны и ощутительны, в числе коих мне яко приятелю вашему и человеку вами много одолженному, надлежит конечно оказать долг всегдашней моей к вам благодарности, что я щастию при сем случае и исполняю, предавая сведению добродетель любящих людей, все ваши исполненные уже и предпринятые в пользу общественную намерения; а тем более исполнить оное одолжаюсь, что в нынешнем просвещенном и щастливом для нас веке ни что не отвергается, хотя бы оно малый вид общей пользы составляло.

Подражая неусыпным Высочайшим стараниям о народных пользах в учрежденное здесь вольное економическое общество, к поощрению в России земледелия и домостроительства; вы по мере сил и возможностей ваших удостоившись быть онаго членом со вступления вашего поныне внесли нарочитую в оное сумму.

По открытии в здешней губернии приказа общественного призрения и народных школ, следуя Матерним Высочайшим ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА о пользе общей попечениям, вы также взнесли во оный приказ нарочитую сумму, в пользу людей неимущих.

При открытии сего года Августа 7 дня, в память и в честь Государя Императора ПЕТРА Великого монумента, подражая по мере сил и возможностей великим, и чаяние превозшедшим ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА к верноподданным ЕЯ щедротам, при многих убытках по Московским питейным сборам сложили со служителей доимок или начетов дватцать тысяч рублей, с тех, которые уже действительно третейским судом осуждены были в каторжную работу.

Многих нещастных людей бывших в казенных должностях, и подпавших начету от недоразумения их, или от случая, искуплением довольной суммы, спасли вы их честь; а следовательно и жизнь, понеже жизнь без чести, для чувствительного человека есть несносное бремя.

В следствие сего сидящие по нещастным случаям, в заключениях, благородные всякого звания люди и на свободе обитающие, но страждущие и в нужных случаях, требующие полезного вашего совета, чувствуют всегдашнее ваше сострадание и вспоможение, а следовательно и от угнетения судьбы их некоторое облегчение, имея вспоможение ваше, что вседневно свидетельствовать во всегдашнем упражнении вашем можно.

По долгом обращении с вами, не слыхивал никто, чтобы обезпокоились вы, когда в разсуждении множества текущих дел и знатного капитала вашего, находящегося во многих руках еще без возвращения и при неблагодарных еще от оных отзывах и при продолжительном собственного невозвращении вы неогорчаетесь, снося то до времяни получения с собственным убытком, по чему всегдашнее ваше равнодушие, в том достоверно и ясно означает ваше безкорыстие.

При том достохвальное предполагаете намерение ваше, по доставлении от настоящих должностей ваших соб- <часть текста выпала в типографии. - Е.Ш.> боды в благодарность Великой ИМПЕРАТРИЦЕ и матери отечества, за приобретенные к общему благотворению способы с дозволения ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА учредить на вашем коште, в полуденной стране между Днепром и Доном, по близости Черноморских Херсонского и Азовского портов, в выгоднейших местах особливое училище, для нужных в общежитии художеств и наук, на отменных и полезнейших для юношества распоряжениях, к чему выписаны и запасены уже вами всякого рода математические физические инструменты и машины; книги, картины и естампы лучших писателей и знатнейших художников.

В следствие того для начального введения в России филозофического, математического и оптического искуства, отправили вы двух академических воспитанников на вашем коште, и вашим старанием в Англию, кои обучаются тамо, и обещевают уже надежные успехи.

И для обучения знанию рудных, химических, медицынских и словесных наук, отправляете ныне трех учеников, в том числе и сына моего в лучшей Европейской университет, определяя им достаточное содержание и платеж за науки из вашего кошта; а по окончании наук профессору, который их содержать и обучать будет, для большей его прилежности, во открытии им наук, сверьх всей оной суммы, обещаете дать пристойное награждение. В последствие же сего помоществуя распространению наук и художеств, многие сочиненные и переведенные на Россйской язык полезные книги, на коште вашем напечатаны, и в поощрение сочинителей и переводчиков им отданы, в числе коих и сия маловажная приписуемая вам. Усердие ваше к общему добру, подтвердили вы и доставлением во все магистраты и ратуши, сколько оных находится в государстве кроме только столиц, истории о Pоссийской торговли.

Наконец о доброте души вашей можно свидетельствовать не зазорно, тем более что подтвердят оное все те добродетельные люди, кои вас обстоятельно знают. Ваши труды, и труды особо проницательные, клонятся более в пользу общественную и на вспоможение ближнего. Ваш капитал по вернейшему испытанию, никогда не почитаете вы своим собственным, но за вверенный только вам от провидения, употребляя оный в пользу, какого полезного заведения на вспоможение, и утешение упадших фамилий воспитание детей, на искупление в темницах, за долги содержащихся и требующих вашей помощи; а наконец для ближних и приятелей ваших. Сверх сего изыскиваете, как сын отечества, гдеб нибудь сделать государственное приращение, о чем известны уже некоторые правительства, и в том вас атестовали, все же сие делая, не думаете вы никогда о пустом тщеславии.

В заключение всего того, смело утвердить можно, что семена капитала вашего, сеете вы в сердцах благородных, в сердцах чувствительных и нежных младых юношей, воспитывающихся на вашем коште, и в здешних публичных училищах, которые со времянем пожнут сладкие и обильные плоды, в пользу общества и свою, к прославлению качеств и имени вашего, и пребудут благодарны навсегда они, и я.

Покорный ваш слуга

М*** Ч**

<Михаил Чулков — Е.Ш.>

<Здесь временно помещён слегка орфографически осовремененный текст первого издания подзабытого, а в своё время прогремевшего труда М.Д. Чулкова, Словаря русских суеверий 1782 г. (а фактически, гораздо шире — этнографического словаря-справочника, и не только русского, а дающего сведения о многих народностях Российской империи). У нас выделены цветом пассажи, которые (что тогда было в порядке вещей) Чулков переписывал практически дословно из чужих книг. Сравнительно полно прослежены выписки из Описания Камчатки Степана Крашенинникова; в одном месте указан большой пассаж из Дневных Записок Ивана Лепёхина, но представляется, что пассажей оттуда у Чулкова намного больше. Иные источники Чулкова будут со временем также установлены.

Справедливости ради, укажу, что и из Чулкова так же молча переписывали десятками страниц, причём уже в такие времена, когда это являлось плагиатом (напр., в конце 19 в. Бурцев, см. www.booksite.ru/fulltext/bur/tsev/1.htm и след.). Грешили этим, как будто, и более маститые, но об этом позже.

В 1786 г. вышло второе издание чулковского словаря, под названием «Абевега Руских Суеверий». Кое-что из первого издания там выпущено, а многое дополнено. В наших ближайших планах сделать сводный текст, в который войдёт максимум информации из двух изданий (поэтому данная публикация и названа выше временной). Там же будет помещена освежённая моя статья 2001 года о весьма многогранном, плодовитом и удивительном авторе Михаиле Чулкове и о данном его словаре, сочетающем жанры от собственно словарных статей и этнографо-физиологических очерков до сатир и галантно-гламурных анекдотов.

Эта публикация была бы невозможна без опоры на два грандиозных сетевых проекта: Google Books и gbooks.archeologia.ru. Первые отсканировали книги, вторые сделали их доступными мне, за что создателям обоих проектов нижайший поклон, респект и many thanks. — Е.Шиховцев, 24.01.2011 г.>


СЛОВАРЬ РУСКИХ СУЕВЕРИЙ.

Аграфенин день. Июния 23 дня, празднует церковь память святыя мученицы Агрипины, которая от простого народа прозвана купальницею, по следующей причине. Древние Славяне признавали идола Купало богом плодов, и праздновали ему 23 и 24 Юния. Расклавши огонь, делали пред оным различные игрища и пляски, перескакивая чрез него, и припевая часто имя Купалово, за что ожидали в тот год изобилия плодов, что и между нынешними Христианами во многих деревнях осталось; а потому святая Агрипина всеми простолюдинами и называется купальницею от идола Купало. В число языческих святых мест принадлежит, и находящаяся по Рижской дороге в десяти верстах от Санктпетербурга липа, которой ветви переплелись с отрослями ближайших дерев, так что природную составляют беседку, в которой и Государь Император Петр Великий, ради приятности ее неоднократно изволил иметь свое пребывание. На сем месте собираются Ижорки на каноне Иванова дня, то есть в Аграфенин день, и препровождают с пением и воплем всю ночь при великом огне; а напоследок сожигают белого петуха, делая притом много скачки, пляски и прочего.

Адамова голова, так называется трава, ею окуривают пленицы или силки, которыми ловят диких уток, но сие окуривание должно быть в великой четверток <четверг страстной недели перед Пасхой — Е.Ш.>, а иначе по мнению суеверов окуривание сие будет недействительно, и силки не будут ловки.

Ажушак или Ажулунач. Идол всех Камчадалов, вообще изображают его столбиком с обделанною верхушкою на подобие головы человеческой. Ставится он в Юрте над домашнею посудою и почитается за караульщика отгоняющего от Юрты лесных духов, за что и кормят его Камчадалы по всякий день, мажут ему голову и рожу вареною сараною <луковичное растение — Е.Ш.> или рыбою. <свед. из Крашенинникова — Е.Ш.>

Алане, Славенский народ, оный не имел ни богов, ни храмов, ни жрецов, но выняв саблю из ножен, и воткнув ее в землю, поклонялся ей яко богу Марсу, которого мнили всем тем местам правителя, в коих имели брани. Некоторые из оного народа предсказывали будущее по складыванию и разбиранию в определенное время прутиков, с наговариваниями и торжественными обрядами.

Антихрист, противник Христу. Раскольники утверждают, что Антихрист воцарился уже мысленно, в то самое время, как началось в Москве исправление книжное, и будто бы Москва есть Вавилон и Антихристова царства престол, и время уже настало второго пришествия Христова, для чего некоторые зажигая свечу, молятся ночью всегда до пения петухов, ожидая страшного суда; а тогда уже спать ложатся.

Баран каменный. Камчадалы, когда нужду имеют находить неведомого вора, то жгут становые жилы из оного барана при собрании многих людей и при Шаманах, ибо по их мнению сводит после того злодея, так как оные жилы от огня сжимаются. <свед. из Крашенинникова — Е.Ш.>

Береза, древние Чудские народы обитали некоторые в таких местах, в коих было весьма мало лесу; а березовых дерев и вовсе не находилось. Наконец вдруг увидели они не токмо на степях своих, но и внутри самых их жилищ возрастающие березовые деревья; сие не свойственное странам их растение привело в несказанный ужас; а как прибегнули они к гаданию, то волхвы их растолковали им, что значит сие завоевание их земель белым царем, ибо сие растение из его владения к ним перенеслося. И так суеверный народ поверя тому, оставил свои города и жилища пустыми и перебрался в другие места.

Благовещение, утверждают суеверы, когда птица проспит Благовещенскую заутренню, или в сей день завьет гнездо, то отнимаются у ней на несколько времени в наказание крылья, и она летать не может, но ходит по земле.

Борода, раскольники именующие себя староверами, сию кучу волосов почитают выше всех своих членов и дороже самой их головы, мня, что они с бородою составляют образ и подобие Божие, не вообразя того и не размысля, что Бог есть дух, то плоть наша ни малейшего подобия его составить не может; а для сей неправосоставленной ими системы лучше хотят лишены быть головы, нежели бороды; чем и многих простаков заразили.

Брак, на каноне брачного сочетания, призывается в дом женихов семи или шести лет мальчик, который укладывает вещи в нарочно купленный для того ларчик, который тогож вечера жених отвезет в подарок невесте, а имянно: башмаки, опахало, серги, пряжки, белилы, румяны, перчатки и прочая. Во время бытия женихова у невесты сидит он и с невестою на мохнатой шубе, в знак будущей жизни благополучной. На другой день перед поездом в церковь тот же мальчик, или другой с невестиной стороны должен невесту обуть в новые башмаки, и продает ее косу за гривну или за рубль, то есть что дадут. Невеста в знак ее покорности повинна в первый раз разуть жениха, при чем жених кладет в сапоги в правый деньги, а в левый плеть; и когда невеста сперва за левую ногу примется, то жених выняв плеть, ударит невесту; а ежели за правую, то отдаст ей положенные денги. Новобрачных же не кладут никогда спать в жилой хоромине; но в пустой и не топленной, как бы студено ни было, и некоторые для того нарочно строят покои и на потолок земли не кладут. Под постелю кладут ржаные снопы или солому. Ежели на невесту в церкви для головного убора венца не вздевают, и держит оный какой нибудь мущина, то верят, что тот брак будет недействителен, и жена иметь будет неотменно побочных мужей или любовников; потому что она венца не вздевала, или потому что венчались их трое вместо двух. На другой день свадбы, когда невеста не была в девках целомудренна, то матери ее поднесут стакан с дырою, из которого напиток потечет, когда она возмет в руки, ибо дружка поднося ей зажмет оную скважину пальцом.

К сговоренной невесте у Яицких козаков до самой свадьбы собираются ее подруги каждый вечер, поют песни, пляшут и играют с молодцами. В сие время, которое иногда продолжается до двадцати недель, жених почти может обходиться с невестою так, как муж с женою. В девишник должен он принести невесте в подарок платье и весь женский убор; напротив того невеста дарит ему шапку, сапоги, рубаху и штаны. После венчания едет невеста от церкви на телеге, а позади ее сидит мать и сваха, которая на всех пальцах должна иметь кольца, и обе со сторон прикрывают невесту полотенцом; дабы зрители лица не видали. Перед телегою идет жених с отцом и дружкою; позади телеги многие едут на лошадях верхом, и один из них держит полосатую плахту, какую Черкаские жены обыкновенно носят вместо юпки на длинном шесту, так как знамя; и оная плахта тем достойнее примечания, что здешние женщины оной не носят. В прочем приятели препровождают день бракосочетания в питье, пляске и пении, и притом еще по большой части на улице. У сих козаков прежде был такой обычай, что ежели кто жены держать больше не хочет, то выведши на площадь продаст.

У Донских козаков жених приезжает верьхом за своею невестою, и лошадь под ним обвешена колокольчиками, дабы невеста слышать могла прибытие своего жениха. Сии колокольчики хранятся потом или у родителей новобрачных, или у них самих для памяти; невеста не приносит никакого приданого к своему жениху; но он должен её одеть с головы до ног.

Когда Камчадал пожелает жениться, то высмотря себе невесту обыкновенно в другом, а не в своем острожке, преселяется жить туда, и объявя невестину отцу или матери о своем намерении, несколько времяни работает, оказывая удальство свое и проворство, и услуживая всем паче холопа, наиболее же будущему своему тестю, теще и невесте, а потом требует позволения хватать невесту. И ежели поступки его родителям невесты и сродникам, также и самой ей понравятся, то получает он соизволение; в противном же случае или вовсе пропадают его услуги, или с некоторым награждением отпускается. Иногда случается, что такие женихи никому ничего не сказав приходят жить в чужой острог и работают: и хотя всякий по услугам их может признать, с каким намерением они то делают, однако никто их о том не спрашивает и не говорит ни слова, пока они или сами, или чрез других объявят родителям невесты о своем изволении.

Когда жених получает позволение хватать невесту, то он ищет такого случая, чтоб где нибудь напасть на нее во малолюдстве: ибо она бывает тогда под охранением всего женского полу того острожка, которые редко от ней все отлучаются. Сверьх того во время хватанья бывает она одета в двои или в трои хоньбы <меховая одежда с завязками под коленями и на шее — Е.Ш.>, опутана сетьми рыболовными, и ремнями увязана так, что она не может поворотиться как статуя; и естьли жених улучит в малолюдстве свою невесту, то бросается с великим стремлением, дерет на ней хоньбы и сети, чтоб коснуться тайного уда; ибо сие у них вместо венчания почитается. Между тем как от самой нсвесты, так и от других баб и девок происходит ужасный крик; и хотя сама невеста притом не противится, да и противиться не может, однако охранительницы поступают с женихом не милосердо, бьют его, таскают за волосы, терзают лицо и всякие средства употребляют, чтоб ему не дать схватать невесты. И буде жениху пощастливится предприятие свое произвесть в действо, то он сам отбегает прочь от невесты, а она дает знак его победы умильным и жалостным голосом, ни, ни. В сем состоит вся важность брачного их сочетания, однако сие получить жениху не в один раз случается, но между тем проходит иногда целый год или больше, а после каждого хватания принужден он бывает несколько времени справляться с силою и раны залечивать; а есть примеры, что некоторые по семилетнем хватанье вместо невесты получили увечье, будучи сброшены от баб с балаганов <летние помещения на столбах — Е.Ш.>.

Кто схватает невесту, то в следующую ночь приходит к ней невозбранно; на другой день увозит ее в свой острожек без всяких церемоний, а для празднования брака возвращается к невестиным сродникам по прошествии некоторого времяни.

У Мордвы и Чуваш, когда отец вознамерится женить своего сына, то прежде подсылает к невестину отцу посторонних людей, и спрашивает, намерен ли он отдать свою дочь за N? когда согласный на то получит ответ, то сошедшиеся с обоих сторон отцы и матери договариваются сперва о калыме, то есть выкупе, также кому держать свадебные издержки, как то попойку, и сколько точно и договорясь на пр. на ведре вина, бочке пива и меду, женихов отец приуготовляет по своему договору и переносит в дом невестин, кладет также калым или выкуп за невесту 8, 9, 10 руб. и более, смотря по состоянию обеих сторон. Приведши все сие в порядок с жениховой стороны отец и мать просят всю невестину родню в гости в ее дом, а женихова родня при том не бывает. В оный день сошедшися гости пьют и веселятся, а дети ни мало сего не знают; и таким образом сделанный договор иногда долгое продолжается время. В самый день свадьбы объявляют жениху и невесте их отцы, что у них будет сей день свадьба, и собравшися женихов отец с матерью ездят к невестину отцу и матери; а невеста уже тогда бывает в готовности к браку. Вся церемония их состояла в том, что невестин отец взяв свою дочь за руку, а мать хлеб и соль, вручают ее свекору и свекрове. Невеста поблагодарив своим родителям за все попечение и воспитание и оплакав всех своих ближних, покрывается белым холстом до пояса, и выводится из отеческого дому чрез своего брата до саней или телеги. Таким образом родня с невестиной стороны проводив ее до половины дороги, возвращается вся назад, а с половины дороги встречает родня женихова: ибо при самой свадьбе с невестиной стороны никто не бывает. Как приедут к женихову двору, тогда женихов брат или ближайший сродник берет невесту за руку, и введши в избу, сажает за стол; потом кличут жениха, который нахлуча шапку садится подле невесты. Женихов отец при собрании всех гостей и сродников, берет поставленный на стол длинный пирог аршина в полтора за конец, и подымает другим концом пирога, наложенное на невесту покрывало, говоря сии слова: вот тебе свет, будь щястлива к хлебу, животу и к размножению семьи. Потом переменяет ей свекор прежнее имя и называешь Мезява, большая, естьли женится старший сын, Сернява, середняя; Вежава, меньшая, по старшинству их мужей. Тогда жених и сродники увидят невесту, а невеста своего жениха или мужа. После сего начинают пиршество, которое продолжается смотря по богатству свекора. В сем состоят все их свадебные обряды и таинства.

Случается у них, что обручение или помолвка бывает еще во время малолетства детей, когда отцы знают, что их малолетные дети, и летами и имуществом между собою равны; то во время народного сонмища меняются друг с другом рогами с табаком, говоря: смотрите добрые люди, что мы между собою сватовья; а как сие засвидетельствуют, тогда они уже и называются сватовьями до возрасту своих детей. Естьли же по возрасте которому нибудь из отцов бывший договор не понравится на пр. естьли женихову отцу не понравится невеста и откажется, тогда невестин отец отдает свою дочь за другого; напротив того, естьли невестину отцу не понравится жених, тогда он иначе отказаться не может, как заплатив от 6 до 12 рублев.

Как они были еще язычниками, то хотя дозволялося им брать столько жен, сколько кто содержать в состоянии, однако смотря по крестьянским достаткам, никто боле трех жен не имел. Двух сестер родных брать у них за грех не почиталося, с тем только различием, естьли первая сестра умрет, и так зять сватается на другой сестре, приходит к тестю и требует себе в замужство; естьли же тесть на сие согласиться добровольно не похочет, то может от зятя к тому и принужден быть таким образом. Когда зять пришед к тестю говорит, отдашь ли за меня, Енай, то есть своячиницу, а тесть ответствует: нет; тогда зять потаенно принесенный хлеб, или колачь выняв из подполы, старается положить на стол. И естьли ему сие удастся сделать и сказать, вот хлеб и соль береги мою Енай. Проговорив сии слова, жених должен скорым свой живот спасать бегством; ибо когда его в таком случае догонят, то бьют нещадно, а естьли уйдет благополучно, тесть принужден бывает отдать свою дочь. В прочем до крещения Мордва имела право продавать своих жен с прижитыми детьми, когда они им не полюбятся, и брать других. Напротив того неимущие, которыс не в состоянии дать выкуп за невесту, стараются подцепить где нибудь девку удальством, на такой конец подговаривают шайку удалых ребят, и потаенно приезжают в ту деревню, где подговорена девка; а иногда из базаров и других мест увозят противу воли девок. Во всех сих случаях совершается с ними простая наша пословица; или добыть, или домой не быть; ибо когда нагонят с девкою, то за добычу должно отплачиваться боками, а иногда и головою. Естли удастся увезти благополучно, то и владеет ею; однако и тут калыму или выкупу избыть не можно, но платят его изподоволь. С того времяни, как они начали больше иметь обращения с Рускими, несколько и свадебные их обряды переменилися; они сватаются по Рускому обыкновению примешивая и свои обряды, а особливо в самый тот день, когда невеста к венцу приуготовлена. Ее одевают в красное платье, т: е: красный кумачник, красную рубашку и красные сапоги, на все пальцы обеих рук надевают перстни разных цветов с привешенными к ним небольшими цепочками, к которым прикреплены так же на иных серебреные, на иных медные копейки, а на иных полушки. Голову покрывают ей красною фатою, так что бы лица видеть не можно было, перед нею ставят скамейку, на которой лежит хлеб, ведро пива и соль. Подле ее садится пожилой мужик с образом, пред которым малой мальчик держит свечу; между сим времянем подходят к ней ее сродники и нагибают свою голову под фату, которых она каждого порознь оплакивает. Во время сей церемонии один играет на гудке, а прочие по их обряду приплясывая поют вой, вой. Тут подчивают пивом или медом всех предстоящих, и всякий себе за честь вменяет быть при таком случае пьяным. С жениховой стороны никто тут не бывает, кроме отца или брата, свахи и двух дружек. Свахина и одного дружки должность состоит в том, что бы плясать и подносить; а другой дружка стоя перед невестою безмолвен, держит в руках обнаженную саблю, которою помахивает от времяни до времяни, и ударяет в потолок или матицу. У печки на столе кладут постелю и все приданое невесты, на котором садится или невестина сестра, или другая какая подруга, и у сей дружка приданое выкупать должен. Когда невеста всех своих сродников оплачет, тогда дружка с саблею идет наперед, потом отец невестин, или ближайший сродник с образом, а мать или бабушка со свечею. Двое из поезду берут невесту под пояс, а третий, т: е: главный дружка за ноги, и так ее выносят на двор; между тем невеста, как бы неохотно оставляя дом своих родителей, хватается руками за матицу и держится, сколько ее сил есть: отец и мать или ближайшие ее сродники стараются развесть ее руки и помогают вынести ее вон. В самых еще дверях хватается она в другой раз за косяк, где то же с нею делается. Как вынесут невесту на двор, то дружка с саблею кричит, что бы все зрители стояли рядом, и что бы никто невесте на встречу не попался, ибо встреча тогда за худой знак почитается. Между тем запирают избные двери и никого из избы не выпускают, пока невеста не будет посажена в сани или телегу, и не покрыта белою скатертью с бахрамами. В поезде перед невестою едет отец или брат женихов, за ним невеста, сваха и дружка, на одной упряжке. За невестиною упряжкою едут ее подруги и прочий поезд до половины дороги, невесту привозят в церковь, где жених дожидается. После венчания из церкви жених едет наперед, невеста позади, а за невестою поезд, по приезде домой, жених принимает невесту и ведет в избу; но прежде, нежели входят в оную, оба становятся одною ногою на порог избной, где им сперва жениху, ставят на ногу горячую с хмелем сковороду, нарочно к сему приуготовленную, который с ноги оную сбрасывает столь далеко, сколь ему заблаго разсудится: по том ставят сковороду на ногу невесте, которая так же сбрасывает; но тут домашние примечают, сколь далеко она сковороду скинет, и заключают, что чем далее сковорода отлетит от ее ноги, тем она сердитее и сварливее будет; в противном случае уклонною и смиренною быть надеются. После сей церемонии входят все в избу, садятся за стол и пируют, при котором пиршестве никто из невестиной родни не бывает, и молодая надевает свое девичье Мордовское платье, заплетает косу и повязывается повязкою. Невестины отец и мать и прочие сродники до тех пор ни с нею, ни с ее мужем не видятся, пока с ее стороны не будет прислано, что бы ее родня к ней приезжала, и так иногда сие свидание чрез полгода или целой год случается. Сие для того бывает, что она до тех пор, пока после свадьбы не увидится со своим отцом, или кто ее выдавал, имеет право пользоваться девичьею красотою и носить девичье платье; а увидясь со своими, оной лишается, оболокшись уже в женский убор.

У Татар по реке Черемшану живущих, когда жених или его родители, где выберут невесту, то сватают чрез посторонних людей, и естьли дело пойдет на лад, то за самый первый пункт почитается калым или выкуп, и самый бедный должен платить по крайней мере тридцать рублей, а богатые по сту, по двести и дороже покупают себе жен. Принуждения в женидьбе у них нет, а особливо женскому полу; по чему при собрании родственников и посторонних людей отец спрашивает у невесты, люб ли ей жених, и охотно ли она за него идет? согласный ее ответ решит все дело; ибо призвав Муллу, который прочитав молитву, дозволяет невесте с женихом вместе сидеть за зановесом; а прочие пьют и веселятся. Естьли жених в состоянии заплатить выкуп, то берет в то же время с собою невесту: в противном случае невеста остается у отца до тех пор, пока жених всего не выплатить выкупу по частям. Между тем жених имеет право тайно от времяни до времяни посещать свою невесту, что у них за пазуху ходить, называется; ибо только до пазухи невестиной, а не далее женихова вольность простираться должна. Когда же весь выплатит калым, то собираются паки <опять — Е.Ш.> к невестину отцу на пиршество, и упившися гости разъезжаются по домам; а жених с невестою и другими сродниками, так же и с приданым уезжает в свой дом; где призвав Муллу совершает брак. Мулла спрашивает только три раза, женился ли? прибавляя имя жениха, на что ему отвечает дружка теми же словами, женился; спрашивает так же троекратно невесту, вышла ли? на который вопрос отвечает сваха, вышла; ибо жених и невеста Мулле не кажутся, но сидят, или в другой избе, или за зановесом. По сих вопросах, Мулла прочитает молитву, и тем кончится вся тайнобрачная. По прошествии двух или трех дней, зять призывает к себе в дом тестя и всю женнину родню, с которою и пиршествуют, при чем всяк по своему достатку награждают новобрачных, как то скотом, платьем и прочим.

Хождение за пазуху имеет кроме облегчения в выкупе и другие основания, тут жених приходит к невесте в расплох, и может уверен быть о ее качествах, ибо естьли он что за нею подозрительного приметит и засвидетельствуется другими, дозволяется отказаться ему от невесты заблаговремянно, и возвратить назад часть данного выкупа.

Женидьба детей у Калмыков зависит единственно от воли родителей, но прежде нежели они сватовство предприять могут, приходят к своему Гелюню <жрецу (гелунг) — Е.Ш.>, и объявляют ему имя жениха и невесты, год и число, в которое родилися. Гелунь справляется в своем Сударе <священной книге (судур) — Е.Ш.> и объявляет соизволение Бурханов <божеств — Е.Ш.>: естьли по гелюнову мнению худое будет предвещание о свадьбе, то ни под каким видом брак совершиться не может, разве отцы одарят столько Гелюня, что он сими подарками может и Бурханское соизволение переменить в хорошее предзнаменование.

Когда получат от Гелюня доброе предвещание, тогда уже договариваются о калыме при свидетелях с обеих сторон. Невеста обыкновенно жениху принесть должна новую кибитку, несколько всякого скота, и ясыр, то есть: услужников и услужниц.

Брак совершает Гелюнь во время новомесячия с своими обыкновенными обрядами: сперва приводит их к Бурханской присяге во взаимной верности; потом выводить их из кибитки, приказывает им глядеть на солнце и читает свои молитвы, при которых жених с невестою бьют земные поклоны; иные говорят, что жениха с невестою обводят троекратно около кибитки, другие напротив того уверяют, что сие не правда; но все при бракосочетании обряды состоят в молитвах. По совершении молитв, Гелюнь накладывает на них руки, и тем кончит. По венчании невесту сажают в кибитке за занавес, а жених садится в переди; родня с обеих сторон берет сырую овчину, и тянут ее сколько сил есть; и естьли женихова родня втянет в кибитку невестину родню, то невестина родня принуждена бывает держать свадебную попойку; и обратно при начатии пиршества, невесту вводят в свою кибитку, где она с женским полом торжествует, при игрании музыкального согласия состоящего в чебызге <род дудки с ладами — Е.Ш.>, волынке и гудках: ибо молодой по их установлениям возбраняется видеться с свекором и с старшею жениховою роднею, да и отца своего не прежде, как по прошествии года посетить дозволено, и тогда она от него совершенный свой пай получает, как то верблюдов, скот и проч.

При совершении бракосочетания, Мокшанцы сажали невесту в собрании всех своих приятелей на рогожу, относили к жениху в покои и отдавали ему, говоря сии слова: вот тебе волк овца, в котором случае невеста по благопристойности притворяется столь неистовою, сколько сил ее станет. Еще и ныне имеют они такое обыкновение, что когда невеста после обвенчания возвращается из Российской церкви, то должна она безпрерывно голосом вопить; да и некоторые из них в такой горести царапают себе лице немилосердо, при том же у невесты бывает лице закрыто фатою, или вышитым полотенцом. Еще и ныне держатся они того обыкновения, что на другой день после свадьбы, старший из сродников взяв хлеб с привешеною к нему небольшою шапкою и пряжкою, которую носят на груди, приносит в дар молодой, ставит трижды ей на голову, и при том не всегда по порядку говорит сии три слова: тятей, мезей, пивей, только выговариваемое напоследи слово должно быть обыкновенное имя молодой.

Калмыки Яицкие сговаривают своих детей, не токмо в младенчестве, но и во чреве, и при том с таким договором, естьли у одного родится сын, а у другого дочь, то неотменно должны они сочетаться браком, и сие обручение содержат ненарушимо. Молодых людей обыкновенно сводят тогда, когда уже им от роду четырнадцать лет или более; еще за два года до свадьбы дается жениху вольность ходить к невесте, и с нею играть: но естьли она обрюхатеет еще до свадьбы, то принужден он задабривать ее родителей подарками, не смотря на то, давно ли происходило обручение или не давно; однако должно еще до свадьбы договориться с невестиным отцом и матерью, о даваемом числе лошадей и другого скота. Напротив того ее родители приготовляют в приданое за нею платье, потребные в дому вещи и постелю, состоящую из узорчатых, и по краям обшитых шелковою или бумажною материею войлоков и таких же одеялов; сверьх того дают еще новую из белого войлока сделанную кибитку. Пред свадьбою наведываются у Гелюня о благополучном к тому дне. Когда должно быть свадьбе, то невеста со своими родителями и сродниками поедет к жениху, поставя новую кибитку; Гелюнь читает при всех поезжатых некоторые молитвы над женихом и невестою; после чего по его приказанию расплетают у невесты все косы, и заплетлют волосы, только в две косы, так как носят бабы; потом Гелюнь сняв шапки с жениха и невесты, отходит с Гетсюлом <монахом-новичком — Е.Ш.> в поле, и там окуривает оные ладаном, читая при том молитвы; а возвратясь оттуда отдает шапки дружке и свахе, которые и надевают оные на голову жениху и невесте. Потом подчивают гостей, и невестин отец обыкновенно дает скота на пиршество. Как гости разойдутся, то невеста остается в кибитке у жениха и ей несколько времяни не дозволяется выходить из кибитки, ниже к ней приходить кроме матери и сродниц. Сказывают, что на свадьбах у князей произходят великие увеселения, а имянно: бывает знатное пиршество, при котором случае находится предводитель у тех, которые носят кушанье в больших деревянных сосудах; предводитель едет напереди на бурой лошади, в великолепном платье; чрез плечо повешен длинный кушак из тонкого полотна, а у шапки висит чёрный лисий или куний мех. В день бракосочетания, во всех улусах читают духовные особы молитвы, а светские на свадьбе веселятся, бегают на лошадях в запуски, борются, стреляют из луков и проч.

Калмыкам по их вере не позволяется иметь много жен, но сей закон не столь строго наблюдают, что бы знатный или начальник иногда не имел у себя двух или трех жен; однако сии примеры редко случаются. Хотя и не позволено им разводиться с женою, однако то часто бывает, а особливо у знатных, естьли Калмык имеет причину быть не доволен женою, или она сама похочет развестися, то ему вольно раздеть ее до нага и прогнать плетью; естьли же он хочет разстаться с нею честным образом, то позовет ее сродников к себе на пир, даст жене оседланную лошадь и столько скота, сколько хочет или может дать, и с сим добром от себя отпускает.

Вотяки последуя примеру своих предков, сватают девиц по договору, сколь много надобно за нее дать калыму, когда договор заплаты кончится, то жених берет невесту в свой дом и целую неделю пользуется ее приятностями; но по прошествии сего времяни, отец невестин приехав к своему зятю, берет ее обратно и целый год держит в доме своем, так крепко, что она не может иметь никакого свидания с назначенным ее женихом. В сей год жених печется, дабы заплатить потребное число калыма, а невеста с своей стороны оказывает последние услуги своим родителям; но как все уже будет готово, то сделав все нужное к свадебным обрядам, делают пир, и посреди собравшихся гостей, отец жениху вручает свою дочь.

У самых гостеприемного покоя дверей останавливается она на раскинутом сукне, и ждет пока духовный человек принесет в жертву стакан пива, и сотворит к богам молитву о ниспослании молодым щастия в наживе хлеба, детей и богатства. Освященное оное пиво дает он пить молодым, и сие служит, как будто брачным таинством; после сего разносит девка с невестиной стороны мед или пиво, а сама невеста прося каждаго гостя выкушать подносимое, становится при том на колени, и до тех пор не встает, пока гость не опорожнит сосуда. Между тем не укладывая еще молодых спать, едят изрядно, попивают, пляшут, и так далее.

Киргизцы платят калым за невесту смотря по своему достатку, и смотря на красоту и природу сватаемой девки: самая посредственная плата за невесту должна состоять в одном пленнике, в тридцати или в сорока лошадях, и в некоторых военных снарядах. Перед днем брака, отец невестин, в некотором разстоянии от своего жилища становит белую кибитку, в которой обыкновенно отправляются брачные обряды между женихом и невестою, к ней привязывают богатоубранную женихову лошадь, и там же кладут наилучшую его одежду.

Естьли невеста по день сочетания своего сохранила себя безпорочну, то брачное пиршество отправляется с веселием; естьлиж случится тому противное, то бывшие при оной церемонии сваты заколют убранную женихову лошадь, и в мелкие куски изрежут его одежду, означая тем неблагополучие сочетавшихся. В таком случае отец невестин служит ругательству собравшихся гостей, и при том лишается взятого за дочь свою калыма. Такие примеры у них весьма редко случаются, потому что девок просватывают они по большой части малолетных. Утром брачного дня невесту, сидящую на богатом ковре, носят четыре девки прощаться со всеми ее подругами; сие прощание есть знаком изключения ее из девок: из сего то дня жених может видеться с своим тестем, что по сей день у них не бывает.

Они наибольше подстерегают Калмычек, потому что они по их сказкам к удовлетворенно похоти наилучшее имеют телосложение и долее всяких других женщин ровняются с молодками: по чему и знатные Киргизцы на них женятся, когда согласятся принять Магометанский закон; напротив того как Персианки, так и Персиане Кызылбаши толико им ненавистны, что выдают их и за своих невольников. Когда кто в первые жениться хочет, то дает за природную Киргизскую девку около пятидесяти лошадей, двадцати пяти коров, до ста овец, несколько верблюдов или невольника, и латы. Я положил здесь среднюю цену, скудные женихи дают и гораздо меньше, богатые же и в несколько крат больше; другая жена покупается гораздо дороже первой, а за третью платят и того еще больше, и так далее.

Лопари женят и за муж выдают детей по своей единственно воле, уважая при том одно только имение, а потому и безобразная девка, когда только не скудна может выйти за хорошего человека. Холостым не дозволяется у них жениться до тех пор, пока не выучатся свежевать оленей. В некоторых местах располагается договор о браке с такою превеликою точностно, как будто о какой купле, хотя в прочем запросы бывают и нарочито непомерны, даваемое женихом за невесту награждение принимается щетом и состоит в известном количестве оленей, или мягкой рухляди <меха — Е.Ш.>.

Свадьба бывает у невесты, которая в самом лучшем своем наряде выходит к гостям простоволоса; а в другую пору всегда повязана голова, как у баб, так и у девок. Свадебное их угощение есть не иное что как очередное пиршество, на которое идучи несет всяк с собою, как съестное, так и напитки. Забавляются же они на свадьбах и при других сборищах игрою в гуська; сия игра подобна шахматной, и производится тринадцатью камешками представляющими гусей и лисицу, увеселяются также борьбою, прыганьем через держимые вдоль шесты, разсказыванием забавных басен нескладным и пополам с криком смешанным пением и пляскою. Молодые живут первый год у тестя и у тещи, а потом перебираются в свой шалаш.

В доме, где быть свадебному пиршеству, ставят на стол Черемисы домашнего Идола, перед которым творит Карт <жрец — Е.Ш.> молитву, потом бывает обед и начинаются веселости, состоящие в пляске по гуслям, волынке, шиббер и губном органе кобаш <ср. названия марийских (черемисских) нар. инструментов: кюсли [род гуслей], шювыр [род волынки], кобаш [род варгана] — Е.Ш.>; в оранье песен и сему подобном; между тем наряжают невесту в другой избе в бабье одеяние, сиречь снимают с нее покрывало и надевают ей на голову, вместо худой нарядную высокую шапку или повязку. Жених взяв ее за руку, отводит в гостеприимный покой, где она во время творимой картом молитвы стоит на коленях, а потом раздает свои дары, и подносит всем гостям пиво или мед; после чего возвращается в свою избу. В вечеру раздевается невеста сама, однако спать ложится не добровольно, но принуждаема будучи к тому посторонними бабами. Уложа молодых, запирают подклет; на другой день по утру приходит в оный с несколькими женщинами заступивши место родного невестина отца, мущина, держа в руке добрую плеть, и ежели приметит, что невеста в девстве вела себя нецеломудренно, то погрозясь оною совершает на другой день свои угрозы: таким же образом пропуская только больше либо меньше, после стращания времяни наказывают мужья жен своих, когда в замужстве приметят за ними непостоянство. Другой после свадьбы день препровождают они также в пированье и веселье; а как станут напоследок разходиться гости, то всяк выпив последний стакан, бросает в оный несколько копеек молодым в подарок. Мало бывает и между исповедующими уже Христианский закон Черемисами, таких свадеб, на которых бы не происходили сии языческие обряды, хотя и за несколько месяцов или лет; но бедный странствующий удалец скорее совершает свадьбу, он похитив милую ему девку, и доведши уже ее до беременности, дает тогда отцу такое за дочь награждение, какое сам вздумает; и таким образом без всяких свадебных околичностей наживает себе жену.

Ежели кто вздумает из Чуваш обитающих по Волге жениться, то сват торгует девку очень крепко; обыкновенная невестам цена простирается от двадцати до пятидесяти руб.; но иные за пять и за десять рублей получают также себе жен; напротив того богатые дают за невесту и до осмидесяти руб.; невестино приданое состоящее в дворовом скоте, домашней утвари и одеянии, бывает почти равное платимым женихом за нее деньгами. Торг о невесте называется у них сватовством (хота).

По заключении оного бывает особый с дарами поезд; жених приезжает с родителями своими к невесте платить за нее договорные деньги, дарит новых родственников рубахами, платками или холстом. Невестин отец для сугубого в женидьбе щастия, приносит в жертву пшенишный хлеб и небольшое количество меду сырца; он держит дар свой против Солнца и творит молитву; после чего едят, пьют, веселятся и напоследок определяют когда быть свадьбе.

Во время свадьбы сидит невеста занавеся лице за отгородкою; напоследок вышед оттуда, ходит прискорбно в гостеприемной избе кругом, а девки носят перед нею пиво, мед сырец и хлеб; как обойдет она в третий раз избу, то жених срывает с нее покрывало, целует ее и меняется с нею перстнями; с сей поры называется она обрученною девкою, и разносит гостям хлеб, мед сырец и пиво, и напоследок уходит опять за отгородку, где бабы вместо худой девичьей шапки надевают на нее бабью побогатее убранную хушну.

Когда станут молодых раздевать, то невеста должна скинуть с жениха сапоги. На другой день по утру происходит о девичьей непорочности следствие, ежели окажется, что она до замужства жила нецеломудренно: то невестин прислужник подаст старейшине с пивом такой стакан, у коего на дне пробуравлена дырочка, которую зажав пальцом удерживает пиво, но как скоро гость возмет стакан в свои руки, то начинает напиток бежать из дырочки; гости поднимают превеликий смех, и приводят тем невесту в стыд: других не бывает никаких следствий. На другой день принимает молодая гостей уже так как хозяйка, в разсуждении чего и веселья бывает больше, нежели в первый день; пляшут же они по гуслям, по волынке и по губному органу. Крещеные венчаются в церкве спустя иногда и долгое время после оных обрядов. Свадьбу играют больше у жениховых родителей, и она походит несколько на очередную пирушку, потому что всякий гость несет что нибудь с собою. В прочем ставят еще на стол и блюдо с хлебом, в который воткнута стрела; тут кто изволит из гостей кладет молодым на раззавод несколько копеек.

У Казанских и Оренбургских Татар перед свадьбою невеста должна некоторое место очистить от волоса; у простых людей исправляют дело сие на девишнике бабы бритвами; знатнейшие же употребляют к тому заранее особливую мазь (Т. Сурах), которою и мужья бороды свои для уменшения мажут, и которая составляется из опермента <сернистый мышьяк — Е.Ш.> и негашеной извести, разтворя их на воде или на постном масле, сею мазью потирают они в бане причинное место несколько раз не с ряду, но пропуская по немногому времяни; а когда волос вновь пустится, то опять за мазь принимаются. Некоторые выдергивают волосы, дабы навсегда избавиться от частого и тягостного бритья, и с самым корнем. Девки собравшись на девишник к невесте, у которой лице бывает занавешено, оплакивают вместе с нею перемену ее состояния; в невестиной же песне, которую поют двое мужчин, почитается сия перемена желательною. На кануне свадьбы относят невесту в вечеру посадя на ковер, в тот дом, где быть свадьбе, и тут то видится она с новыми своими родственницами.

Весь обряд бракосочетания их состоит в том, что Мулла спрашивает в слух жениха и невесту, желают ли они вступить в супружество, и получа подтвердительный ответ, как на сие, так и на то, что договор о всем уже сделан, объявляет их читая молитву, сочетавшимися браком. А как потеряние девичьей чести почитается у них за великое безчестие, то немолчеливый жених может в день свадьбы, как по справедливости, так и напрасно сорвать еще, с тестя и тещи клепаньем своим какой ниесть подарок.

Многие Башкирцы имеют по две жены, а больше редко у кого бывает. Употребительный у них выкуп за невесту калым состоит в скоте, и простирается от пятнадцати до двух сот голов; при чем лошади, рогатый скот и овцы почти по равному даются числу. За невестою идет часть сего выкупа в приданом, и потому в прежние возвращается руки. По причине изобилия в Кумызе, и сообразуясь своей бодрости, играют они свадьбы только летом. Перед сочетанием Муллою совершаемым, заводят между собою бабы и девки о невесте спор, при чем первые одерживают верьх, и потом в некотором месте выводят у нее волосы, и сие торжество называется у них Таки Алган <алган-таки — Е.Ш.>; при сочетании дарит Мулла жениху стрелу, и говорит: будь храбр, содержи и защищай свою жену. На всякую свадьбу убивают для Бишбармака по одной лошади. В первую ночь остается у молодых двое мужчин, и столько же женщин; на другой день получают гости от молодых небольшие дары, как то, нитки, холст, платки, иголки и прочее.

Увеселения их во время свадеб и праздников состоят кроме пирования, в пении, пляске, борбе, бегании на лошадях взапуски, стрелянии в цель, и смехотворных представлениях, в коих они передразнивают людей и зверей, и сия игра называется у них черный иноходец. Они играют не только на балалайке, но и на дудках сделанных из пустых травяных стволиков, к чему некоторые и баса припевают. При пении употребляют они искони такое изобретение, которое в ином месте не постыдно бы было объявить и за новое, а имянно: они носят для обороны от комаров особливые опахалы, которые нашим почти подобны, и в их то складках пишут они свои песни. Песни их гласят о славных богатырях странствующих удалых головах, превращениях и проч, и служат наипаче к соблюдению в памяти дел славных их предков, которые и воспевают они с великим восторгом. Когда напоследок жених собирается вести невесту свою домой, то она ходит из юрты в юрту прощаться с благодарением и плачем, и при сем случае наделяют ее иные скотом, а иные домашнею рухлядью. В родительской юрте, обнимает она кумызный мешок, благодарит ему, что столь долго ее питал, и прицепляет к нему небольшой подарок. Весь стан провожает молодых несколько верст, и все пьют при раставаньи взятый с собою в малых мешках кумыз.

У Чулумских Татар, сват идучи к невесте, берет с собою новую Китайскую трубку и Китайский же курительный табак, объявляет там причину своего пришествия, и удаляется на короткое время. Ежели он по возвращении своем приметит, что трубка его совсем не употреблялась, то почитает ето за отказ; буде же увидит, что из нее курено, то торгует невесту на платье, мягкую рухлядь <мех — Е.Ш.>, скот и прочая Цена простирается щитая на деньги от пяти до пятидесяти руб. По соглашении препровождают жених и невеста первую ночь в новой юрте, при чем между сею и тестевою юртою содержится огонь. В число происходящих обыкновенно на свадьбах увеселений состоящих, как и у других Татар в пированье, песнях, пляске и проч. принадлежит и то, что жених при помянутом огне борется с невестиными родственниками; ему надобно одержать, при том победу и великая силе его честь, ежели он может сам собою без посторонней помощи управиться. Вместо постели служит молодым разосланный войлок. Невеста противится на оный ложиться, и поелику она просит при сем случае помощи у замужней своей приятельницы, то сия должна учинить ее, как ей впредь с мужем жить; за что получает в подарок праздничное платье. Ежели невеста не имеет признаков своей честности, то молодой тихим образом от нее уходит, и к безславию молодой не прежде к ней возвращается, как разделавшись с похитителем ее чести, после чего все забывается.

У Мордвы по приезде невесты в женихов дом приходит его мать со сковородою, наполненною сухим хмелем, который зажигает она горящею лучиною и ставит сковороду к правой ноге невесты, а она отталкивает оную ногою, сие делают трижды, и каждый раз сгребают просыпанный хмель на сковороду. При сем случае примечают, что ежели сковорода упадет на оборот, то есть дном к верьху, то молодым предвещает всякое злополучие, ежелиж она ляжет вниз дном, то почитают сие за щастливое предзнаменование. Потом кричат, давай пива, и как скоро подадут, то невеста снимая несколько колец с рук опускает в братыню, из которой потом пьют гости. Наконец раздают грешневую крутую кашу, собравшимся изо всей деревни старым и малым, каждому по чумичке, и кладут иному в шапку, иному в полу, а иному и за пазуху.

Древние Россияне при брачных сочетаниях поступали следующим образом: между прочих церемоний, перед поездом в церьковь, садится жених с невестою рядом, или на соболи, или на какой нибудь другой мех, чешут свахи им головы, обмакивая гребень в меду или в вине, которое держит в ковше нарочный. Потом осыпают их осыпалом, то есть деньгами и хмелем, тут же зажигают брачные свечи, которые бывали с лишком по пуду, смотря на имение брачных, зажигали же их особою Богоявленскою свечкою. В церьковь возили с собою вино в склянице, и когда священник даст пити жениху и невесте, то при последнем разе жених разбивает скляницу с оставшимся вином об пол, и топчет бутылку ногою. Брачные свечи ставят потом соскавши <слепив — Е.Ш.> их вместе в кадку во пшеницу на целый год в сеннике в головах у постели. Сенник приготовляют к тому следующим образом: поставят по всем четырем стенам образа, а в головах постели, над дверями и окнами по кресту воздвизательному, по всем четырем углам воткнут по стреле, и на них по соболю или по кунице, и взоткнут по калачу, на лавках по углам же поставят по оловянику <оловянная кружка — Е.Ш.> меду. Постелю стелют на двадцати одном ржаном снопе, и как подадут последнее на стол кушанье, то есть жаркое, то дружка обернув блюдо с жарким, калачем и с солонкою, верхнею скатертью, понесет в сенник к постели, а потом поведут и молодых. В дверях у сенника отец посаженый сдает с рук на руки новобрачную ее мужу, и говорит увещательную о содержании на узаконенных порядках супруги речь, и когда придут к постели, то тысяцкого жена надев на себя две шубы, одну так как должно, а другую сверьх того навыворот, осыпает опять молодых осыпалом, то есть деньгами, хмелем и зернистым хлебом, и кормит их уже на постеле. По утру приходят теж свадебные чиновные, и подымают одеяло с молодой стрелою, и свидетельствуют ее непорочность, потом водят молодых в мыльню, а после кормят их кашею, и тогда молодая дарит пришедших гостей дарами и овощами. Когда молодой на другой день по утру бывает в мыльне, тогда теща присылает ему все платье, то есть такое, в каком из бани до покоев дойти можно. В церквеж во время венчания подстилали молодым под ноги камку <ткань типа шёлка — Е.Ш.>, или другую какую материю, а сверьх ее соболи или куницы, или другую мягкую рухлядь <мех — Е.Ш.>. В прочем во все время брачного сего торжества, когда молодой возмет за руку свою молодую, то должен вести ее до назначенного места не опуская ее руки, а инако вечное будет между ими несогласие.

У Малороссиян женихов отец, посылает двух сватов к невестину отцу и дает им хлеб, которые ежели будет на то согласие, оставляют хлеб в залог у отца невесты, а от него берут другой на обмен, и потому назначают день свадьбы. На все время свадьбы избирается из девок одна светилка, которая во время стола сидя в большом углу, держит увитую калинными ветвями с ягодами козацкую саблю, на которой прилеплена восковая зажженная свеча тройчатка. После венчания жених и невеста отходят из церкви по своим домам; а пообедав жених благословляется от отца и матери хлебом и солью едет к невесте в дом. По средине невестина двора поставляется тогда квашня накрытая скатертью, а на ней хлеб и склянка горелки. Мать невестина выходит в стречу в вывороченной шубе, сидя на вилах, или кочерге, и держа в руках горшок с водою и овсом; который дарит зятю, а он выливает из него на гриву своей лошади, и отдает пустой горшок старшему боярину, который бросает его в сторону, и буде горшок разобьется, то молодая рoдит сына, а когда уцелеет, то дочь. Потом брат или сродник продает невесту, говоря, что она в пятнадцатилетнее время пребывания у них съела и выпила, пять бочек бураков, то есть свеклы, три бочки капусты, четыре вола или быка, шесть кабанов или боровов, десять овец, сто гусей, двести кур, семдесят пять уток, двадцать кулей хлеба, пять бочек пива, две бочки меду, пять бочек горелки, то есть хлебного вина, за что получает две или три копейки. По выезде из невестина дома, стегает жених ее несколько раз плетью и говорит: покидай нравы отца и матери и привыкай к моим. При въезде в женихов дом, в воротах зажигается куль соломы, чрез который должны все переехать. По ужине пришед на подклеть невеста разувает жениха, который бьет ее голенищем, и она получает лежащие в сапогах деньги. Ежели невеста сохранила свое девство, то все гости идут в дом ее отца, и с радости бьют у него окны, ломают печи, лавки, столы, стулья, и все что ни попадется, за что отец не токмо что не досадует, но еще и дарит их. Потом взяв невестин красный передник, по их запаску, привязывают на высокий шест, и выставляют у ворот на целый день в знак целомудрия невестина. По отпраздновании у всех приходят опять в дом женихов, где свекор взявши палку, тычет ею в глаза невестку, спрашивая у нее, не слепа ли она. А потом подчивает горелкою. Потом дружка, жених и все гости идут паки <снова — Е.Ш.> в дом невесты, и принеся с собою курицу окладенную ветвистою калиною и пирогами без начинки, называемыми по их Стульни. Дружка разрезывает курицу и дает отцу голову и два пирога, теще столькож пирогов и гузку; а потом всем гостям по куску пирога и курицы. Таким образом препровождают целую неделю в сих обрядах и пированиях, при игрании на скрипне и при пении различных песен.

Описав свадебные обряды многих народов, обитающих в Рoссии, за нужное нахожу приметить, что ни где невеста входя в женихов дом столь поносима не бывает, кроме города Торопца. Тамо жених и все его домашние нарочно призывают для того девок, которые при входе ее от венца в дом женихов, стоя на крыльце, поют между прочим: нам чильбы Василисчишка во трех шубах, ажно она беременна, ты несешь ли люлечку, ты ведешь ли нянечку. Оглянись ко ты назад, полюбовники стоят, да по грамотке держат.

Сие мне кажется, ни увеселения, ни чести, ни жениху, ни невесте не приносит. А вообразя тогдашнюю перемену состояния девицы, а при том и умной, ибо там и знатное купечество сие употребляет; то конечно представится, что сей ни где не употребляемый обычай походит много на сумазбродство. И ежели оный будет отставлен, то конечно убытка из того в свадебных обрядах никакого не последует.

Брови свербят, у кого засвербят брови, тот смотрети будет на потных лошадей, то есть приехавшего к нему из далека гостя, и ему кланяться, или кланяться будет за сделанное ему какое нибудь благополучие.

Буг река, Славянами была оботворяема, черпали из нее воду с благоговением, со страхом и трепетом.

Бударин фарпост, близко Яицкого городка. Уральские козаки верят, что при жизни их родителей зарыта в Авраге насыпанная деньгами лодка, по их Будар называемая, которой и по сие еще время найти они не могут, хотя и великое к тому старание прилагают. А потому прозван Авраг, фарпост и рукав речки Бударин Ерик.

Булавка, булавки давать никому не должно, чтоб не раздружиться или не поссориться; а когда необходимо должно давать булавку, то надобно ею принимателя поколоть, тогда уже будет безссорно.

Булумер, Болгарский город, развалины коего находятся в пригороде Билярске. В древнем оном городе Булумере или Буляре, владел некоторый храбрый государь, и обогатясь многою корыстью от побежденных народов; а потомков своих почитая за недостойных владеть своими сокровищами, построил в городе высокий столб; а под ним подземную палату, и скрыл тамо все свое богатство с волшебными заклинаниями, которое еще и теперь тамо находится. Некоторые люди пытались подрыться к заклятой храмине, но приближась увидели при самом входе ужасную черную сабаку, прикованную на цепях, и стрегущую внутрь лежащие сокровища. Она бросилась на похитителей с великою яростию, и ужасный голос ее принудил их возвратиться в свои домы; куда пришедши лишилися они чувств и разума.

Белбог, божество Славян Варяжских, имел кровавый образ покрытый множеством мух, его почитали они добрым богом. Мухи означали его питателем тварей; жертвовали ему веселием, играми и радостным пированием.

Вдова, у Камчадалов вдовы за себя ни кто не возмет, ежели с нее греха снято не будет; а сие состоит в одном совокуплении с нею человека постороннего. И оное всякий Камчадал за безчестие себе щитал, чтоб снять таким образом со вдовы грех; но приехавшие на Камчатку козаки многих вдов разрешили.

Вода, в Январе месяце пить из рек припадкою воду <т. е. припав к воде лицом — Е.Ш.>, почитается у Камчадалов за великий грех; но надлежит в то время иметь при себе ковш, или бараний рог вместо ковша употребляемый.

Водяной дедушка, сии особые черти живут в воде, а особливо в мутной и подле мельниц, они купающихся без креста уносят в воду, а особливо малых ребят, и там, как уверяют глупые, имеют великолепные и богато убранные палаты.

Волос, или Велес, Славенский бог скотов, его считали на второй степени по Перуне, имел храм в Киеве, и по многим другим городам.

Волосы, остригая волосы суеверы, берегут их также, как и ногти в особом месте, и кладут с собою во гроб, веря, что на том свете в каждом их волоске потребуют отчета.

Волоты, сии страшилища были великаны и значили у Славян то же, что у Греков Гиганты, им приносили жертвы.

Волшебники, для волшебства употребляют они большею частию волшебный барабан, который у Российских лопарей не иное что, как продолговатый с одной стороны кожею обтянутый ящик, около коего бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже, представлены изображения небесных светил, также зверей, птиц, заручительных знаков и сему подобного. Волшебник положа на оную кольцо и ударя колотушкою, которую составляет мохнатый олений рог, может узнавать по тому изображению, на коем ляжет припрыгивающее кольцо, какой давать ему ответ на все до прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Они призывают также барабаном своим демонов, при чем тело их обмирает в то время, а душа тогда уходит на сборное место чертей, и там с ними советует, что ответствовать, а иные предсказывают по трясению луковой титивы, качанием ноги и по небесным знакам. Предсказывают и самые безделицы, благополучные и нещастные дни, знают наперед, когда будет дождь, но и сами могут располагать погодою и ветром, в состоянии удерживать и насылать гадину, делают жен и стада плодородными; предсказывают также по щелям, какие окажутся на брошенных в огонь овечьих лопатках, или хвостовых составах <суставах — Е.Ш.>, они узнают воров, отгадывают вероломство в любви, успех в путешествиях и прочая. См. Шаманы и ворожеи.

Воробей водяной. Сия птичка водится в Сибири и других близких оному местах, она ныряет в нарочито глубокие реки, для собирания на дне мелких водяных червяков, и выходит оттуда сухая. Многие уверяют, что ежели жиром сей птички, которого весьма немного набрать можно, или кровью оной намазать хотя один раз человеческие члены, то уже они вечно от мороза предохранены будут. Суеверы воробьев вообще почитают проклятою птицею, веря сами и других уверяя, что они в то время, когда Христа распинали, приносили паки <опять — Е.Ш.> ко кресту те гвозди, которые ласточки кравши у римлян уносили, и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которых люди видеть не могут, для того никогда ногами не переступают, а все прыгают, ибо в разсуждении тех оков переступать не могут.

Воровство. У всех диких народов, кроме Камчадал, воровство похвально, и поступается в том жестоко, но не за кражу, а за неумение. Чукоцкая девка не может себе получить мужа, ежели в воровстве не окажет искуства. Якут хотя ведает, что лишится всего имения, ежели украдет скотину, однако невзирая на то, не удержится от жирной кобылы, и в случае нещастия тем утешается, что он едал жирную кобылятину.

Ворожба, Цыганы в сем ремесле великое берут преимущество, и наш простой народ весьма верит, что Цыганы в предсказании будущего великие знатоки, не смотря на то, что они их обманывают, окрадывают, и что слова их никогда не сбываются. Есть еще по городам сегож ремесла кофейницы, которые глядя в чайную чашку, выливши из оной густой кофе, предсказывают то чего сами, не знают, а прибыль делят со слугами, которые их пред тем уведомляют о домашних обстоятельствах. Ворожат о пропаже домашней решетом и псалтырью, вешая их на веревочку, и когда при упоминовении имени чьего, псалтырь или решето повернется, то признают того за действительного вора, и делают ему истязания.

Ворожеи, колдуны, чернокнижники, чародеи, волхвы и кудесники. Ворожеями называют тех, кои посредством некоторых трав, кореньев и наговоров на вино, масло и воду, вылечивают разные болезни или оные насылают. Заподлинно утверждают, что они знаются с дьяволами. С ними заключают контракт, и во всем от них помощи, что касается до добра и худа, получают; когда же умирают, то волшебную свою книжку отказывают кому нибудь из родни или из друзей своих; а естьли не откажут, то по смерти своей ходят в полночь в савоне в свой дом и требуют той книжки; от которого посещения наводящего ужас всем домашним, инако избавиться не можно, как выкопав такого мертвеца, положить паки <снова — Е.Ш.> во гроб ничком, подрезать ему пяты и вколотить между плечами осиновый кол, прочитав заклинательные молитвы, зарыть паки землею. Также когда сии колдуны обучают своих учеников такому чародейству, берут с собою образ, кладут его на землю ниц ликом, велят на оный стать ученику и от него отрицатися. Кто найдет такую черную книгу и станет читать, то немедленно предстанут множество диаволов, и станут просить работы. Буде работы дать им он не приищет, то его убивают. Обыкновенно оные ворожеи портят на свадьбе, либо гостей, либо жениха, или невесту. Делают между мужем и женою несогласие, жениха в то время не действующим, а у невесты скрывают тайное естество, которое иногда находят под горшком, лукошком, решетом и проч. Присаживают килы <нарывы — Е.Ш.>, бросают порошок на дорогу, и будто лошади жениховы и невестины становятся на дыбы, и нейдут с места. Испорченные ими женщины кличут разными голосами животных, а особливо сабакою и кошкою, и выкликивают имяна их испортивших, при чем плачут и себя бьют и терзают. Для отвращения таких опасностей, кои по большой части случаются в деревнях, призывают других ворожей, и платят за то деньги, и сии отговорщики порчей слывут у них Доками.

У Киргизцов чародеев щитается шесть чинов, первые называются фалча, которые предсказывают из книг и по звездам, и сие искуство почитается за науку, потом следуют предсказатели, Яурунчи называемые, которые по бараньей лопатке предсказывают о будущих делах, и на всякий вопрос ответ дать умеют. Сказывают, что такую лопатку должно оскоблить ножем, а не прикасаться к ней зубами: ибо в противном тому случае она не годится к чародейству.

Естьли прорицателю предложат вопрос, или он сам что задумает, то кладет оную лопатку на огонь и ждет, пока на плоской стороне появятся седины и трещины, по коим он и предвещает. Сии люди, по их объявлению, так искусны, что могут угадывать, как далеко находится отправившийся в путь человек.

Третий род чародеев называется Бакша, и Киргизцы сим больше всех других верят. Естьли просят у них совета, то они велят сперва привести хорошую лошадь, барана или козла для употребления в жертву, потом Бакша начинает петь чародейные стихи, бить в обвешенный кольцами чародейный барабан, Кобиц называемый, и напоследок скакать и ломаться. Все сие делав с полчаса, убивает приведенный скот на жертву, и кровь изпущает в особливый сосуд, кожу берет себе, а мясо едят при том находящиеся, и собрав кости пестрит красною и синею краскою, и бросает от себя к западу, куда выливает и напущенную кровь из скота. Напоследок еще несколько времяни чародействует заклинаниями и ответствует на вопрос.

Еще есть чародеи, Рамча называемые, которые льют коровье масло, или сало в огонь, и по цвету пламени предсказывают, при чем также приносят жертву и употребляют заклинания; но сих чародеев мало почитают. Сверьх того есть еще колдуны, а побольшой части колдуньи Джа Адугар называемые, которые околдовывают невольников и других пленников, так что они на своем побеге заблуждаются и опять попадаются в руки своему господину, или хотя они и уйдут, однако опять скоро попадут Киргизцам в неволю. На такой конец вырывают они у пленника несколько волос из головы, спрашивают его имя, и ставят посреди кибитки на разчищенном и солью посыпанном месте, на котором они обыкновенно раскладывают огонь; потом колдунья чинит заговоры, и в то время приказывает пленнику трижды отступать назад, на свои ступени плевать, и каждый раз выскакивать из кибитки. Напоследок сыплет пленнику на язык несколько золы, на которой он стоял, и тем колдовство кончится. Яицкие козаки верят, что естьли пленник объявит настоящее свое имя, то сие колдовство бывает действительно.

Ворон, когда прилетит ворон и сядет на кровле покоев, и будет кричать, то знаменует, что непременно в том доме умереть кому нибудь скоро должно.

Воск, из дому своего воску выносить не должно, уверяют, что пчеловодство от того бывает не прибыльно. А как утверждают, что многие разбойники заговаривают ружья, так что пуля его никогда разбойника вредить не может; то когда оные пули будеш облепливать воском и ими стрелятъ, то никакой разбойник или чародей заговорить оный не может, и будет конечно убит.

Враги, Камчедальские враги живут в воздухе, и бывают возрастом с трех летнего младенца, Камчадалы верят, что они к бабам их в рот входят, и вселяются в них числом до пятидесяти, и больше; ониж напускают на Камчадалов болезни, за то, что рубят кусты березника и ракитника, в которых их враги тогда обитают.

Встреча, когда покойник, поп или монах, монахиня, женщина, девица, свинья, или лысая лошадь на встречу попадутся первые, то в тот день успеха в делах ожидать не должно; а когда кто встретится с полным, то есть полные ведры воды, или другое что, то значит успех в намерении.

Ведьмы, уверяют простаки и обманщики, будто есть такие люди, а особливо старухи, кои посредством некоторых мазей и кувыркания чрез двенадцать ножей, оборачиваются во всяких зверей и птиц, а особливо в волков, свиней, сорок, и копны сена; также и других людей оборачивают, и делают худое и доброе, по их произволу, своим ближним; и сии обороченные люди называются оборотни. Бывают же наиболее, как врут суеверы, упомянутые оборотни в малой России и в Киеве. В Москве сорок по той причине нет, что святый Алексий митрополит Московский, приметив одну ведьму под образом сороки, заклял оных, чтоб в Москву никогда не влетали. Также когда некоторых убитых медведиц обдирали, то вместо медвежьего мяса под кожею находили иногда бабу в сарафане.

Вера, богом Камчадалы почитают некоего Кутху, от которого произошел народ их. Кто сотворил небо и светила небесные, не ведают, токмо сказывают, что оные прежде земли были; о сотворении которой объявляют двояко: иные говорят, что Кутху сотворил землю из своего сына называемого Сымскалин, которого родила жена его Илькхум гуляя с ним по морю, а другие что Кутху с сестрою Кутлыжичь землю снесли с неба, и утвердили на море, а море сотворил Утлеигын, который и по ныне в нем пребывает. Однако в том все обще согласны, что Кутху до сотворения земли жил на небе. Которые поставляют морского бога, тех мнение несколько сходно с Якутским суеверием, которые владение неба и земли особливым богам приписывают, сверьх того признавают и адского бога, и почитают их за родных братьев, также как древние Греки и Римляне.

Кутху по сотворениии земли оставил небо и поселился на Камчатке, где родил другого сына именем Тыжил-Кутху, да дочь Сидуку, которые пришедши в совершенный возраст, сочетались браком. Между тем, как сам Кутху, так жена его и дети носили платье из листья шитое, и питались березовою и таловою <род ивы — Е.Ш.> коркою; ибо звери по их объявлению сотворены тогда не были, а рыбы ловить не умели их боги.

Кутху оставя сына своего и дочь, с Камчатки отбыл, а куда девался не ведают, токмо то объявляют, что он пошел с Камчатки на лыжах, и что горы и долы сделались от его путешествия, ибо земля под ним гнулась, как тонкий лед; и таким образом лишена своей равности и плоскости.

У Тыжил-Кутхи после отца родился сын Амлея, да дочь Сидукамшичь, которые на возрасте вступили в супружество, а более родословия они не знают: то утверждают за истинну, что народ их размножился от объявленных праотцев.

Тыжил-Кутху при умножении своего рода начал размышлять о лучшем содержании, вымыслил вязать из кропивы сети и ловить рыбу; а как лодки делать, оное ему еще от отца показано. Сотворил лес он и зверей земных, и определя пастухом над оными некоего Пилячучя; под которого ведением состоят они и до ныне, начал шить из кож их куклянки и парки.

О Пилячуче сказывают, что он ростом весьма мал, носит платье разсамачье, которое у Камчадалов весьма высоко почитается; ездит на птицах, oсoбливо же на куропатках, и будто некоторым по ныне случается видать и следы его.

В прочем никого глупее не представляют, как своего Кутху, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ничего у него не просят, и ни чем так, как именем его не забавляются; расказывая про него такие непристойности, о которых и писать гнусно. Между прочим, и то в порок ему ставят, что он столько гор и стремнин сделал, и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и безпокоит их. И для того всходя зимою на высокие горы или спускаясь, ругают его всякою бранью; тож делают и при других трудных обстоятельствах.

Бога вообще называют они Дустехтичь, которое имя некоторым образом и почитают, так как Афиняне неведомого бога. Ставят столб на пространных равных и тундристых полях, обвязывают его тоншичем <мятая (болотная) трава — Е.Ш.>, и не проходят мимо не брося куска рыбы или чего другого. Не собирают ягод, которые растут в близости, и не бьют около того места ни зверя, ни птицы, и думают они, что сею жертвою жизнь их продолжается, которая бы без того умалилась. Однако не бросают они на жертву годного, но или шаглу <рыбьи щеки, жабры — Е.Ш.> или хвост рыбей, что и без того надлежало бросать; в чем согласны с ними и все Азиатские народы, которые также приносят в жертву негодное; а что есть можно, тем пользуются сами.

Сверьх того все места, по их мнению опасные, как например огнедышущие и другие высокие и крутые горы, кипячие воды, леса и прочее, населены от них некоторыми бесами, которых они более, нежели богов своих опасаются и почитают.

Горных богов называют они Камули, или малыя души, ибо душа по Камчатски Камулечь. Сии боги или по тамошнему враги живут на высоких, особливо же дымящихся и огнедышущих горах, чего ради Камчадалы не токмо всходить на них, но и близко приступиться не смеют. Питаются они, по мнению их, рыбною ловлею, сходя по воздуху на море в ночное время приносят на каждом пальце по рыбе, варят и пекут их по обычаю Камчадалов; вместо дров употребляя китовое сало и кости. Такие места проходя Камчадалы бросают что нибудь съестное врагам оным в подарок.

Лесных богов называют они Ушахчу, и сказывают, якобы они походят на человека. Жены их носят младенцов к спине приросших, которые непрестанно плачут. Они по Камчатскому суеверию людей с пути сводят и делают глупыми.

Морского бога называют они Митг, и приписывают ему рыбей вид; он по их мнению владеет морем и рыбами, которых посылает в реки, однако не для того, чтоб люди имели от того пропитание, но будто за лесом на баты <долблёные лодки из тополя — Е.Ш.> себе: ибо они отнюдь не верят, чтоб им от бога могло быть какое благодеяние.

О Пилячуче или Билюхае, о котором выше объявлено, баснословят они, будто живет он на облаках со многими Камулами, и будто гром, молнию и дождь низпускает, а радугу почитают за подзор на его платье. Сей билюкай, по их суеверию, опускается иногда с облаками на горы, ездит в санях на куропатках, и бывает причиною великого щастия тому, кто след его увидит; но мнимый оный след билюкаев ни что иное есть, как струйки на поверхности снега, которые делаются от вихрей. Напротив того имеют от него и опасение: ибо сказывают, будто он в вихри детей их чрез слуг своих уносит, и употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свечь поставляются. Жена у него Тиранус.

Они признавают и беса, которого представляют весьма хитрым и обманчивым, и для того называют Канною. Около нижнего Камчатского острога показывают весьма старую и высокую ольху, которая за жилище его почитается; и Камчадалы ежегодно в нее стреляют, от чего она вся стрелами изнатыкана.

Гаечь по их есть начальник подземного света, куда люди по смерти преселяются, который прежде сего жил на здешнем свете.

Некоторому из первых детей Кутовых приписывают власть над ветрами, а жене его Савине творение вечерней зари и утренней.

Туила трясению земли причиною ставят, будто оно происходит от того, когда Туилова сабака Козей, на которой он ездит под землею, отрясает снег с себя.

О Боге разсуждают они, что он ни щастию, ни нещастию их не бывает причиною, но все зависит от человека; свет почитают вечным, души безсмертными, которые с телом соединившись востанут и вечно жить будут, в таких же трудах, как и на здешнем свете, токмо с тою выгодою, что будет там во всем вящшее изобилие, и никогда не имеют терпеть голоду.

Все твари, до малейшей мухи, после смерти востанут, и под землею жить будут. Свет поставляют плосковидным, под землею полагают подобное нашему небо, а под небом другую землю. Нашу землю почитают за изнанку подземного неба, когда у нас бывает лето, тогда у них зима; а когда у них лето, то у нас зимнее время.

О воздаянии будущем сие токмо говорят, что бедные здешнего света будут там богатыми, а богатые убогими, а чтоб Бог за грехи наказывал, того по их мнению не надобно; ибо говорят они, кто худо делает, тот терпит и отмщение.

В подземном свете, куда люди по смерти преселяются, есть великий и сильный Камчадал Гаечь именем, который родился от Кухты, и прежде всех на Камчатке умер; жил в подземном свете один по тех пор, пока две дочери его умерли и к нему преселились, и будто он желая научить свое потомство, приходил на наш свет, и взошед к ним на юрту, о всем том, чему ныне Камчадалы верят, разсказывал. Но понеже многие от того страху, что мертвый к ним приходил, скоро умерли, то Камчадалы начали потом юрты свои оставлять, в которых человек умрет и новыя строить, чтоб мертвый пришедши к ним по подобию Гаеча, не нашел нового их жилища.

Сей Гаечь, по их объявлению, есть главный в подземном свете. Принимает Камчадалов умерших, и кто прибудет в новой и богатой сабачьей куклянке и на хороших сабаках, тому дает худое платье и худых сабак, а кто в худом платье и на худых сабаках, тому дарует хорошее платье, хороших сабак и хорошее отводит место к поселению. Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы <летние помещения на столбах — Е.Ш.>, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить, есть и веселиться по здешнему, токмо с тем различием, что они на оном свете такого, как здесь безпокойства не чувствуют; для того, что там меньше бурь, дождей и снегу, и во всем такое изобилие, каково было на Камчатке во времена Кутховы; ибо они думают, что свет от времяни до времяни становится хуже и все против прежняго умаляется, потому что животные купно с промышлениками своими поспешают переселяться на тот свет.

Все то почитают за дело дозволенное, чем они могут удовлетворить желанию и страстям своим, а в грех ставят токмо то, от чего опасаются, или истинной, или мнимой погибели, по своему суеверию; таким образом не ставят они в грех ни убийства, ни самоубивства, ни блуда, не прелюбодеяния, ни содомства, ни обид, одним словом ни чего того, что по закону Божию запрещается. Напротив того за смертный грех почитают утопающего избавить от погибели, для того, что по их суеверию, тем, кои избавят, самим утонуть будет. Засыпанных снегом с гор, которым случается выбиться, принимать в жилье страшное беззаконие, по тех пор, пока они съедят все свои припасы дорожные, а потом надлежит им раздеться до нага, и брося свое платье, как скверное, войти в свою юрту. Пить горячие воды, мыться в них и всходить на огнедышущие горы за несумненную почитают погибель, и следовательно за грех вопиющий на небо, и прочие такие безчисленные забобоны <вздор, враки — Е.Ш.>, о которых и писать гнусно. Грех у них и над кислою рыбою драться, или ссориться, грех с женою совокупляться, когда с собак сдирают кожи: грех соскабливать снег ножем с обуви, грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде, грех ножи или топоры точить в дороге; и другие подобные сему мелочи, от которых опасаются какого нибудь противного приключения, как от драки и ссоры над кислою рыбою совершенной погибели, от совокупления с женою во время снимания сабачьих кож коросты, от соскабливания снегу с обуви, бури, от варения разных мяс вместе, нещастия в ловле и чирьев, от точения ножей и топоров, в дороге погод <осадков — Е.Ш.> и бури, что однакож не столь удивительно: ибо во всех народах довольно суеверий у простых людей, но то более удивительнее, что они такое множество заповедей могут содержать всегда в памяти.

Кроме помянутых богов своих почитают они и разных животных и другую тварь, от которой бывает опасность. Огню приносят они в жертву норки собольи и лисьи. Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лодки их: также медведя и волка, и ни которого из оных зверей не называют по имяни, только говорят, Сипанг, беда.

У Калмыков духовенство на разные разделяется статьи. Главу у них представляет Лама или первосвященник; под ним черные священники, называемые Гемонь; за Гемонями следует Гегиль или дьякон; за Гегилем Манжи или дьячек; а последнее место занимает Гебку или понамарь.

Лама или глава их духовенства, знатную представляет особу во всей Калмыцкой орде. Сан его происходит от так называемого Далай Ламы, главного первосвященника во всем Зюнгорском владении, который жительствует в Тибете. Власть его почти неограниченна: ибо по крайней мере без его совета и согласия и сам Хан ничего предприять не может. Он имеет великие доходы со всех улусов, не выключая и самих владельцев. Другие священники ставятся от Ламы, которые также в народе сильны и почтительны, и можно сказать, не худо простаков обирают. Лама имеет особливые священнические одежды и высокую каменьми убранную шапку, называемую Гунзыть, которую присылает ему Далай Лама. Священническое или Гемоново одеяние состоит в одном обширном одеяле, которое укладено другого цвета материею на подобие клеток, так что каждая клетка имеет внутренний кошелек на подобие часового кармана; на голове у них бывает шляпа белая с большею по средине цветною кистью. Другие чины священства никакого особенного одеяния не имеют, но разнятся от других Калмыков в том, что головы имеют бритые на голо: напротив того другие Калмыки оставляют на теме волосы, и заплетают их в косу. У Калмыков можно узнать и малых ребят; которые в священнический назначены сан: ибо они также обриты, как и настоящие священники. Священники у них бывают безженны, и более должны поститься пред прочими Калмыками. Все их воздержание состоит только в неядении известных животных, как то, верблюдов и лошадей, но только довольствуются баранами и говядиною. Всякое хмельное питье по их закону священникам запрещается; хотя не редко и у них можно приметить пьяных попов.

Особливый род священников составляют так называемые Сузюкти, которых с монахами сверстать можно: ибо они кроме молока и пшена ничего не едят, и имеют особливую набожности машинку, называемую Курдю. Машинка сия состоит из продолговатого цилиндра, обтянутого кожею или сукном. Сквозь цилиндр вдоль пропускают шпиль, насаженный на палочку, длиною четверти в три <ок. полуметра — Е.Ш.>; к одному боку цилиндра на ремешке прикрепляется свинцовая гирька называемая Агирь. Цилиндр наполнен списаниями их всего закона. И так когда они молиться начинают, берут сей Курдю, и с благоговением приложив его ко лбу, ставят пред собою, и делая небольшое движение палочкою, приводят цилиндр в движение, который до тех пор вертеться должен, пока он читает молитвы. Они думают, что такой цилиндр весьма их Бурхану угоден, и что он во время вертения читает написанные в нем молитвы. Такую курдю получают они от Ламы за не малую плату. Сии же священники от других разнятся и в том, что носят через плечо длинную белую повязку, подобную той, какую употребляют некоторые Католицкие Каноники.

Прочие церковнослужители подчинены священникам, и в совершенном у них находятся послушании. Должность их помогать священникам при служении, и обучаться их закону, дабы со временем достойными показаться священническаго сана.

Калмыки много таких миров утверждают, как сей видимый, и описывают нижнюю пропасть, воображая, что она ни кем не создана, но от века сама собою произошла. Мысли их столь глубоко в сию бездну проницают, что они поставили ей и измерение, и полагают шесть милионов сто шестьнадцать тысячь берей (*) в ширину и глубину. Из сей бездны некогда по их мнению, поднялися златые облака, которые совокупясь во едино произвели сильный дождь, от которого начало свое получило море или Океян. От оного Океяна произошло всякое дыхание и прозябаемое; да и всякие их бурханы (боги). Но как от падения вод сделалася пена, которой они и пределов положить не могут, то из нее явилася вышшая твердь. Около сей же пены полагают они семь небес и восемь Окиянов, которые также самобытны. Воздвигнутые некогда из бездны ветры поколебали вышшую твердь; от чего произошел четвероугольный столб, называемый Сумер Аула, которому основание полагают ниже морского дна, а верьх над водою. Каждый столба бок составляет несколько тысячь бере. Первый бок столба представляют себе серебреным, другой лазоревым подобным яхонту, третий золотым, а четвертый темновишневым. От сего столба производят все перемены дня, таким образом: когда появляется заря, то солнечные лучи ударяют в серебряный бок, и от того начинается разсвет; пред полуднем солнечные лучи преломляются в яхонтовом боке; в самый полдень солнце стоит перед золотым боком; а к ночи темновишневый бок отторгает лучи солнца. Солнце, воображают они себе, сделанное из стекла и огня, что доказывают примером зажигательного стекла, о котором они столь же мало имеют понятия, как и о солнце. В округе солнца щитают до осми сот берей. Луну представляют себе, что она состоит из воды и стекла. Круг ей определяют гораздо меньше солнца. Звезд щитают десять тысячь милионов и несколько сот тысячь.

_____________

(°) Бере составляет около осми верст.

Посреди тверди и около столба, по их мнению, находятся четыре большие мира, и между оными еще восемь малых.

По правую сторону ставят нашу землю, и называют Замбутип.

Другой мир называется Улюмжи, Юси, Тутуп, третий Укир Тутуп, а четвертый Муудоу Тутуп.

Наш мир назван Замбутип для того, что на нем много родится дерева Язумбу, Барирха называемого.

Второй мир прозван по тому, что по их мнению обитают в нем великаны или великорослые люди.

Третий мир получил свое наименование от того, что в нем никакой другой скотины, кроме коров не водится: ибо по Мунгальски Укир значит корову.

Четвертый мир Муудоу Тутуп прозывается, что в нем обитают особливого свойства люди, которые живут по тысяче лет, и из них за семь дней до кончины всякому слышится голос, называющий человека по имяни, и предвещающий ему кончину: по чему те люди, созывая своих сродников и ближайших, прощаются и учреждают свои дела заблаговремянно. Но как они воображают себе сих людей столь долговечных, и при том без всяких болезненных припадков, то мечте своей помогают, будто бы сии люди бездушны: из чего следует, что все болезни по их воображению от души происходить должны.

За всеми мирами и превышшими облаками поставляют жилище Тенгров; а за оными огромное железное кольцо, по видимому для укрепления тверди.

Хотя все сии миры соседственны, однако никто из смертных из одного в другой переходить не может: но сия вся выгода сохранена только для одних бурханов.

Тенграми называют они некоторый род безплотных сил или духов, которых ни ангелами, ни людьми назвать не можно, и должно им определить среднее существо между людьми и ангелами. Тенгров разделяют они на двенадцать статей, из которых первую составляют четыре Махара. Жилище их находится близ нашего мира. Рост их должен быть сто двадцать пять сажен. Над Махарами обитает вторая статья, составленная из тридцати трех тенгров. Сии ростом бывают во сто пятдесят сажен.

Четвертый род тенгров над оными называется Байскуланту Тенгри, которые ростом прежних превозходят.

Пятая статья заключает в себе тенгров вышиною близ четырех верст, которых называют Хубилгаскани.

Шестую, седьмую и осмую статью составляют Тенгры такого же роста, и называются первые Тюрсюте Тенгры, другие Юсюрин, Зюрин, Тенгры. Последние три статьи содержат в себе самых великорослых Тенгров, которых рост до ста шестнадцати тысячь бере простирается. Оные суть Делгерегнуй Баень, (*), Еуле Уге Тенгры, Юцюс Аганисты Тенгры, Хубилгискани Елген Тенгры.

__________________

(°) Добродетельные Тенгры.

По разности их роста приписывают им и разную долговечность. Например: о первых воображают Тенгров, что они живут человеческие пятдесят лет, а Терсюти Тенграм один день, который составит пять сот наших лет. Другим Тенграм неисчетные лета приписываются, то есть Хубилгаскани Едледек Тенгры должны жить 200,206,000 лет.

Но как и самобольшее время миноваться может, и с оным Тенгры изчезнут; то приписали им совсем особливый род размножения, представляя себе, что нижние Тенгры распложаются от обнимания и целования; вышние Тенгры от единого любовного взору зачинают во чреве; а иные от усмешки зачинают детей. Из сего заключать должно, что и Тенгры их бывают обоего пола.

В нашем мире описывают они четыре главные реки, вышедшие из некоторых мысов. Первую из них называют Ганга, другую Шидра, третию Байчю, а четвертую Антара. Между сими реками определяют паству некоему ужасному слону, называемому Газар Сакичикин Ковен, то есть землехранительный слон. Знаки его следующие: вышина и длина его повыше несколько одной бере. Наружность тела вся белая как снег, выключая голов, которых он имеет тридцать три красные: всякая голова у него снабдена шестью хоботами; на каждом хоботе по семи колодцов; из каждого колодца произрастает по семи цветов; на каждом цвету сидит по девице. Сие отменное животное пасется в сих местах по четыре месяца в год, и в то время прогуливается на нем Хурмукту Тенгры, имея свое седалище на средней голове.

По средине нашего мира поставляют они престол высокого Сакжи Муни, и кругом его шесть городов. Сакжи Муни, называют они Бурхана нынешнего века: ибо каждый век по их мнению должен быть управляем особливым Бурханом. В прошедшем веке был Бурхан Майдари, а в последующем веке преемником будет Мавзушири, которого царство они поставляют противу Сакжи Муни. Позади оного владение Логашиново; а по левую сторону Самбилангово.

Бурханы были прежде отменитые люди, которые в свою жизнь много сделали отменного пред прочими: все страсти попрали, три главные добродетели совершили, шесть родов душевных научили: и по проповеди Сангарди шестдесят одному народу один закон проповедывали.

В начале Замбутина, то есть сего мира люди жили долговечны, и сияли светлостию, имели крылья и отмениты были силою, питалися единою какою то благостию по их ради Дианар, и раждались чрез преселение душ по их Хубилган, и в великом все были прохлаждении.

Но как приспело нещастливое время, тогда земля произрастила одну пищу, или траву, зовомую Шиме, которой вкус был сладок, как мед. Один из людей прожорливый вкусивши сию пищу, разгласил многим ее приятность, и в самое то время всего они лишилися. Светлость их померкла и летание миновалося; и так все пробыв малое время в темноте, вдруг им отворился свет от солнца, и других небесных светил.

Как Шиме перевелася, то все люди питалися земляным маслом, которое красновато цветом и вкусом, как мед. Но когда и оное изтощилось, то люди ели некоторый род тростника, на их языке Балазимис называемаго. Но и сим они немного пользовалися: ибо пекущийся об утреннем запасся оным тростником на будущий день. Примеру его другие последовали, от чего и тростник уменшился, и в скором времяни к их нещастию со всем изчез. Тогда сделался великий глад, и люди впали в беззаконие, убивая друг друга, и причиняя всякие насильства и обиды: и от сего времени они производят все пороки. На конец согласилися пахать пашню. На такой конец избрали себе одного премудрейшего из них, который разделял им пашню порядочно, научил домостроительству, и они его за такое благодеяние сделали своим начальником, от которого все Калмыцкие Ханы начало свое получили.

По прошествие многих веков, начали умаляться преимущества благоденствия лет. Напоследок люди, по их мнению и до того дошли, что более десяти лет не жили. По числу их лет уменшался и их возраст: люди были величиною в локоть, а лошади с зайца, и пятимесячный младенец вступал в супружество, на конец сделалися тяжкие болезни и мор, от чего люди и перевелися.

После того был предвещающий глас от Тенгров, что чрез семь дней упадет дождь состоящий из всякого орудия, которого люди убояся запаслися на семь дней пищею, и побежали в пещеры темные. В то время вся земля от крови побагровела, и исполнилася множеством трупов и костей, на которые упал дождь, и очистил всю непотребную мертвенность и унес в дальнейший Океян. Потом низпал дождь прохлаждения и благоволения и прохладил землю. Напоследок пустился ливень, который снес на землю пищу, а за оною платье и прочие людям потребы. Тогда люди сего Замбутина очувствовалися, и стали прилежны и добродетельны, и между собою согласны; и сим кончился один Галап или век (*).

__________________

(°) Сей век, начавшийся от сотворения мира, из Океяна называют Калмыки благополучным, по тому что в оный век произрасли тысяча цветов называемых Падма (шапки), которые предзнаменовали рождение тысяче Бурханов; а кто таковы сии Бурханы, не только я, но и вся Калмыцкая орда сказать не может.

По прошествии оного Галапа низпослан был Мавзуширинов Хубилган в сей Замбутип с запоном <передник, в старину тж. шейная кольчужная застежка — Е.Ш.>, которого возраст и красота была несказанная, так что людей привела в удивление: и они его вопрошали, от чего он так прекрасен и проч.? Тогда им отвечал сей Бурхан: для того, что я блуд и прочие все страсти превозмог, ни какую душу не потреблял; по чему от всех и отменен: последуйте мне во всем, то и вы будете таковы, как я: что услыша люди, все злые дела отринули и возлюбили добродетель, за что и превзошли летами своих праотцов, и с начала по осмидесяти тысячь лет жили; а потом паки <опять — Е.Ш.> оставя истинный путь, подвержены были всем переменам, о которых сказано выше. После оных перемен на место Мавзуширина, вступил Сакжи Муни, который и ныне еще продолжается.

Главнейшие Галапы у них разделяются на четыре части: первый называется Аху Галап, второй Ебдереку Галап, третий Хоосун Галап, четвертый Токмоху Галап.

Первый Галап, т: е: Ахугалап состоит в том, что оный начинается от осмидесяти-тысячного долгоденствия, и продолжается до десятилетнего умаления человеческой жизни. Галапом (*) называют век, но не такой, как на пример у нас Эпоха от Адама до потопа, от потопа до Авраама и проч. У них каждый Галап или век начинается от разрушения, или преставления света двумя пределами, т: е: приращением и умалением, как то уже и выше объявлено. Такой Галап называется верхним или долголетним. В сем долголетнем Галапе заключаются еще малые Галапы междуметные.

________________

(°) Галап собственно произходит от Гал огонь: ибо наибольшая часть Галапов, по их мнению от огня начало свое имеют.

Второй Галап начнется от того, что во аде всякое животное вновь родиться не будет, от чего и наружность Замбутипа повредится; по чему сей Галап и назван будет Ебдереку Галап, т: е: разорительный.

Третий Хоосун Галап назовется от того, что вся бездна опустится до предела, где должно паки <опять — Е.Ш.> утвердится; от чего и наименование ему пустой или Хоосун Галап.

Четвертый Токтоху Галап начнется от того, когда некая буря по их камандрал, по утверждении вышепомянутой бездны, от перворождения в оной всякого животного возпоследует, и потому назовутся они Токтоху Галап, т: е: утвердительный.

Между каждым из вышеобъявленных Галапов, поставляют они восемь между умочных Галапов, из которых семь огнем, а осмый водою кончится. Между-семью огненными Галапами должно по их мнению случится еще по семи меньших огненных галапов, и между каждым из оных по одному водному галапу или потопу, которые заключит уже вышепомянутый бурный галап.

Огненные галапы разрушение свое иметь будут от царства Айха Диани с низу.

Водные галапы разрушаются от других дианов с низу же.

От вихря или бури галап уже не разрушится, но примет паки <опять — Е.Ш.> свое начало. Таким образом представляют они вечность всего мира, а далее ум их проницать не может.

За самоважнейший грех почитаются недоверие к закону и хула на Бурханов, удержанная Бурханам подать и непочитание священнического чина. За ними следует убийство, не только людей, да и всякого животного, даже до последнего несекомого и прочая. У них вымышлен некий судия, которого Ирлик Хан называют. Престол ему поставляют между небом и землею на средине, окруженный тьмами черных тенгров, пред ним всякая душа должна предстать на суд со своими приставами, выключая великих угодников, которые прямо возходят на небо, аки столб огненный; приставы их суть черные и белые тенгры, т: е: злые духи и хранители, которых каждое дышущее имеет. Приставы должны быть при сем суде стряпчими, у Ирлик Хана есть и древние записки, называемыя Алган голи, в которые вносятся вся содеянная людми. В оные он не редко заглядывает, что бы от стряпчих, или от самого судящегося не быть обмануту. Спорные дела весит он на весках. В одну чашку кладет грехи, а в другую добрые дела; и которая чашка перетянет, потому бывает и расправа. По их мнению надобно твердо иметь в памяти, что кто доброго на сем свете сделал, и оное смело предлагать Ирлик Хану; иначе боязливые иногда вместо рая попадаются в муку, за тем что иногда приставам не придет на память то, что его оправдать или осуждать может; а Ирлик Хан по множеству дел, иногда и поленится заглянуть в свою шнурованную книгу. Заблуждение сие утверждают многими выходцами с того света. Я одну только басню приведу в пример.

Некоторый пьяница, будучи осужден на суд Ирлик Хана, ввержен был в одно мытарство, преисполненное острого оружия, куда препроводили его Яргачи (*) по шести дорогам, убитым острыми гвоздями. Во время его мучения и стенания, молитвою и властию некоего Бурхана Хонжо Боди Сано до осми тысячь мучащихся душ, из глубины всех осмнадцати мытарств извлечены были, за то что они читали Доржо Зодбу. Мучащемуся пьянице пришло на память, что и он некогда сию Доржу Зодбу списал, и при поклонении и молитве просил помощи от онаго. Приставы слыша сие имя, тотчас доложили своим начальникам, и дело дошло до самого Ирлик Хана. Он приказал грешника себе представить, и допрашивал его, подлинно ли он сию добродетель в жизни своей совершил, что доржу зодбу один раз списал. Пьяница уверял Ирлик Хана, сколько его сил было, а Ирлик Хан справясь в Алгане Голи, нашел его слова справедливыми, и просил у него прощения за учиненное ему мучение. Но что бы большее ему сделать возмездие, посадил его возле себя на золотом престоле, показывал ему многая тайная, и обещал возвратить его паки <опять — Е.Ш.> в жизнь, дабы он проповедывал Доржу Зодьбу. Пьяница отговаривался от сего благодеяния, представляя, что живущее в мире всякое животное будет стремится на его гибель: ибо я в жизнь мою убивал овец, сайгаков, лошадей, рыб, сусликов и всяких насекомых, и всякую ползающую и пресмыкающуюся душу. Ирлик Хан немедленно повелел предстать пред себя всем животным, которых помянутый пьяница на том свете умерщвлял, и приказывал им, чтоб они ни какого зла ему на сем свете не чинили. Вся помянутая тварь за сие приказание вознегодовала, и недовольна была судом Ирлик Хана, Ирлик Хану в сем случае ни чего более не оставалось, как прибегнуть к гирям правосудия. Он взял свои вески, и в одну чашку вместил всех животных, а в другую Доржу Зодбу; но доржа зодьба перевесила всех тех животных: чего они убояся, сделали все поклонение и просили прощения. За сие их Ирлик Хан отослал на место упокоения, а пьяницу возвратил на сей свет для прославления доржи зодьбы (**).

______________

(°) Приставы или караульные при мытарствах.

(°°) Кажется от сего заблуждения произходит, что Калмыки охотнее едят падалицу, нежели убитую скотину, говоря: что первая зарезана Бурханами; и так ества ее безгрешна. Повесть сия также подтверждает, что Калмыки веря преселению душ, разумную душу приписывают всякой дышущей тваре; и что всякая тварь должна явитися на суде Ирлик Хана, и получить воздаяние, или наказание за свои дела. Калмыкам примером служит главнейший их Бурхан Санжи Mуни, которого душа некогда обитала в зайце; и тогда он увидев гладом тающего человека, предал себя на добровольную ему снедь. Сие также подтверждает, что их Бурханы не от небесного, но от Калмыцкого отродия.

Возвратившийся из царства мертвых пьяница со многими другими, которых и столистная книга едва вместить может, проповедал Калмыкам будущее их состояние на том свете. Они видели три дороги и белый град. Дороги сии начинаются от некоей аспидной горы, которая земным жителям видится наподобие облака. Первая дорога серебреная, другая медная, а третья железная. Железная дорога ниже всех, и ведет к белому граду, который есть жилище Ирлик Хана. Оная дорога на конец, по мнению их, изтончевается в волос, и многих хлопот избавляет Ирлик Хана: ибо не помнящие за собою никакого благодеяния, тонкий сей путь превозмочь не могут, но обрушась попадаются на место казни.

Медная дорога лежит повыше, и провожает к жилищу тридцати трех тенгров, что есть среднее место упокоения: а серебреная дорога, которая всех выше, и лежит на восток к раю, обитаемому Абидом Бурханом.

За главнейший рай почитают, какое то Сукавидино место. За сим местом следует рай Амидабы Бурхана обладающего двутысячным небом. Самое последнее место представляют себе у тритцати трех Тенгров, где только одной вольности ожидают. В прочем у них такое множество раев, что и перечесть трудно, потому что они каждому Бурхану приписывают особливое небо, в котором он водворяется с душами праведных.

Иные по их мнению будут мучимы во аде, где изобилует всякое оружие, и которым они будут посекаемы на мелкие части; а как от того умертвятся, то паки <опять — Е.Ш.> от некоего небеснаго гласа возстанут. Сие мучение грешные претерпевать должны двести миллионов тысячь лет, по прошествии которых выпущены будут, и вселятся в тела живущие на сем свете. И так может быть из древнего Калмыка родится капустный червь или сладкопоющий комар.

Второе мытарство составляют адские темные пещеры, в которых всегда будут раздавливать людей двумя железными досками; и сему мучению время предписано вдвое перед прежним.

В пятом мытарстве будут грешных Калмыков жарить на сковородах и вертлугах <металлич. вертел — Е.Ш.>, как рыбу или птиц.

Шестая статья грешных Калмыков ввержена будет в смрад, где всякое зловоние. Иных низринут в реку, в которой вода безпрестанно кипит белым ключем. Другие поселены будут на крепкой белой земле, которая ничего не произрастает. В оной безпрестанный глад и нагота господствует, где люди копая руками землю, отрут оные по самые плечи. Коварным людям и смутителям приуготовано кровавое море, в котором они плавать должны. Роскошные богачи, не творящие милостыни, отягчатся собственною своею тяжестию: глава у них будет яко холм великий, шея и ноги изтончатся на подобие волоса, а тело представлять будет огромную гору. Для непочтителей Бурханских слов и святотатцев, сделан огромный котел, наполненный смолою, в котором сии грешные вариться будут. Для убийц всякого животного поделаны крючья, на которых вешают их за ребро. Крюки сии некоторою силою опускаются с людми на низ, где другие крюки их задевают, и отрывают части человеческого тела, которое паки <опять — Е.Ш.> прирастает. Пренебрегателям и гнушающимся их Бурханского предания черные тенгры вкладывают в уши раскаленную сажу, и такое мучение претерпевающие всегда друг другу на уши шепчут, сообщая причину своего мучения: однако слова их бывают непонятны. Тати и прелюбодеи мучатся в студеном озере, которые по закате солнца, даже до возхождения оного в воде замерзают, а при солнечном сиянии паки <опять — Е.Ш.> вытаскиваются из онаго, так что от примерзания некоторые члены в воде остаются; к вечеру паки <опять — Е.Ш.> в оную же воду погружаются, чтобы члены их срослися, и проч.

Иным, не знаю, за какое преступление претирают кости; иных колесуют, а иных толкут на мельницах в ступе.

Осмнадцатое или последнее мытарство назначено для всякого другого животного, где на лошадях безпрестанно ездят: другую скотину морят гладом; иных увечат побоями и проч.

Средства, помощию которых думают они по смерти избавиться от ада.

Первый пункт составляет прошение за умерших их Бурханов, а особливо, когда к тому щедрым подаянием священнический чин поощрен будет; читанием по умершим разных книг, устнами благоговейных Гелюнов, как то книги называемой Эркетю, содержащей славные дела их Бурханов; Дойшин Бурхани Бурханское наставление и проч., а главное место между всеми занимает Доржо Зодба. Сия книга содержит в себе непонятные вещи для Калмыцкой головы, и значит сокровенную тайну, которую никто разуметь не может, кроме великого Бурхана. Польза происходящая от сей книги, утверждена многими примерами благополучных душ возвратившихся с того света; и она в таком почтении у Калмыков, что почти всякий изустно ее знает, хотя содержания ни кто не понимает; да и толковать ее за грех вменяется.

Как Калмыки народ кочевой, то и идоложертвенные капища, Бурхани Эрго у них состоят из кибиток. У них есть особливый стол или налой, на котором они ставят своих Бурханов. Около сего стола вешают столбы называемые Кип, сделанные из разных парчей. К идолослужению их принадлежат и музыкальные орудия, как то медные с гремушками блюды, называемые Цен, трубы Кангырча и бубны Кенгерца; сие музыкальное согласие употребляется у них только в годовые праздники. Годовых праздников щитают они три: первый называется Сага Сара, вторый Зула, а третий Цаган Сара. Сага Сара празднуется у них с начала Маия месяца; и с сего праздника почитается у них новый год. Зулу торжествуют в Ноябре месяце; а Цаган Сару перед масленою, в честь некоей девице, которая, по их мнению, при начатии света победила тьму неприязненных сил. Сии три богомолия бывают у них всеобщие, на которые съезжаются почти из всех улусов к Ламе. Тут делают новые капища, Цаца (*) называемые, и выбирают к сему угористое <у горы (?) — Е.Ш.> место. Цацу украшают вышесказанными уборами. По средине ставят стол, а на столе ставят своих бурханов. В Цаце освещают все плошками наполненными коровьим маслом; а светильня неотменно должна быть бумажная. Тут каждый Калмык старается со своей стороны споспешествовать сему празднеству. Зажиточные пред Бурханами ставят благовонные свечи; а другие возжигают с коровьим маслом плошки, и ставят по горе около Цацы. Тут бьют всякую скотину, и шесть чаш называемых Такилсиин Цегуце с сарацинским пшеном <рисом — Е.Ш.> вместо жертвоприношения ставят перед Бурханами, вмещая в оные по малой части всякого животного. Во время служения в Цаце бывает объявленная музыка. Лама со всем причетом отправляет службу состоящую в молитвах. Черные Калмыки (**) ходят около Цацы, и по троекратном обходе пред дверми Цацы, кладут по три земные поклона, взирая на Бурханов, и возлагая руки свои на голову.

_______________

(°) Древние их капища называлися Кид: ибо летописцы их свидетельствуют, что они в старину были некочовой народ; да и ныне сим Калмыцким именем называют одну пещеру, находящуюся при Соленом озере, отстоящем от Черного Яру в шестидесяти верст., на Яицкой степи.

(°°) Черные называются все те Калмыки, которые не принадлежат к священническому чину.

Когда читают важнейшие молитвы, тогда молятся с сокрушенным сердцем, подгибая правую ногу, а левую скорча, и сложив ладони. Но что бы никакой предмет не мог поколебать их мыслей, защуривают глаза и потупляют голову. Принесенную жертву Бурханам, ни кому есть не дозволяется, но пускают оную в текучую воду, например: ручей, реку и проч.; а остальную скотину едят богомольцы. Первую участь получает духовенство, и каждый из своего блюда по три щепотки откладывает, как некую жертву Бурханам, приговаривая за каждою щепоткою Урбанердини (*).

_______________

(°) Урбанердини значит трех святых или троицу, и под сим именем они разумеют трех Бурханов, Санжимуни, Мавьушари, Майдари.

Сии откладные щепотки простые Калмыки с особливым благоговением принимают и едят, как нечто благословенное. Такое обыкновение наблюдают их Гелюни во всякое время, когда есть начинают; и естьли не прилучится посторонний Калмык, три откладные щепотки, бросают в огонь и сожигают.

На тех местах, где построены Цацы, всякий проезжающий Калмык останавливаться должен, и заплатить Бурханам подать чем ни есть. Естьли у кого не прилучится с собою денег, то в Цаце оставляют, или стрелу, или подкову, или другую какую вещь. В случае же недостатка Бурхан должен довольствоваться конскими волосами, или обрезанными ногтями. Кроме сих мест всеобщего идолослужения, каждый Г е м о н ь имеет собственное себе капище. Оно в той же находится кибитке, в которой жительствует и Гемонь; и Бурханы по большой части бывают в заключении. Когда Гемонь вынимает своих Бурханов, то ставит на стол каждого при троекратном земнопоклонении, и сидя читает молитвы; а другие Калмыки ходят около кибитки, и кланяются Бурханам в дверях кибитки По окончании молитв, каждый Калмык входит в кибитку, и кланяется Бурханам по три раза, и по разу Гелюню, который на него налагает свою руку. Когда Бурханов Гемонь вынимает из заточения, то каждого, естьли они литые, омывает чистою водою; и та вода почитается у них за святую или целительную.

Вера Черемисская произходит от неизвестного им времяни, и одно предание их предков, служило им к сохранению древнего своего закона. Между множеством богов ими почитаемых первенствующий есть Тинзябр Юма (*), то есть Бог живущий на небесех; и сей сотворил небо, землю и все то, что видят их глаза. Жертва ему приносимая суть различных родов животные. По нем почитают они Киреметя, который есть дух свирепый и могущественный; а вера их заставляет думать, что большая часть благополучия их в воле сего страшного Бога: но был ли он человек, или какое другое чудовище, того они не знают. Во время нужды, и во дни болезни своей убивают они лошадей и коров, которых приносят ему в жертву, по среди отрощенного лесу. Смешное их воображение достойно также уведомления: ибо они думают, что убиенная ими лошадь не умирает, но только преселяется в жилище для услуг Киреметя, которому жертва сия паче всех угодна. По мнению их надобности человеческие и богам их необходимы.

_______________

(°) Слово Тинзябр Юма, значит Бога всемогущего. Черемисы почитают его с великим благоговением; но некоторые из них думают, что дела смертных людей совсем ему не принадлежат; а сделал он над ними судиями и властителями прочих их богов.

Читая историю о древних Скифах, находим мы сему подобное обыкновение. Они в день погребения царей и начальников своих убивали, не только лошадей, но и несколько из их служителей, воображая, что погребенные и по смерти во всех человеческих вещах имеют нужду; а при том казалось им, что и самое сластолюбие может еще услаждать умерших; и для сего убивали по одной из бывших их наложниц: и такое ужасное обыкновение употребляли они и по смерти каждый год.

Черемисы обитавшие между древними Скифами сохранили остатки сего древнего суеверия, и можно думать, что сей ими называемый Киреметь не был ли какой нибудь знатный человек из их поколения произходивший. Обыкновение, царствующее тогда между ослепленными народами принудило и ему сделать такое же погребение; а не разумевшие потомки приняв сей обычай за закон, и не имея никакого понятия о существе его, назвали его богом, сохранив при том и обычай до сего дня.

Сей свирепый бог имеет у себя друга называемаго Ширт, который также силен награждать их моления, и гораздо снисходительнее первого. Жертва ему приносимая состоит из овец и из других малых животных.

Капко Ороло не признаваем от них за Бога, но любимым их слугою, и он будто бы стоит непрестанно при вратах жилища Киреметева, и должность его возвещать их прозьбы и быть свидетелем усердного их моления. Для сего чтут они его, принося ему иногда и жертву.

Известно уже всем, что язычники обитающие в Российских пределах, никаковых храмов для моления своего, также изображения богов ими почитаемых совсем не имеют, кроме одних Калмык: но дуб, береза, растущие в лесах, суть изображение их божества, и приносят жертву по среди им посвященного лесу (*). В праздничные дни и во время нужд своих сходясь они на сие избранное место, молят богов своих сохранителей.

__________________

(°) Сии молитвенные места, как Черемисы, так и Чуваши называют Киреметь, по имени Бога ими почитаемого.

При жертвоприношении наблюдают они следующие обряды: скотина приведенная на заколение, должна быть тучна и здорова: ее убивают посреди избранного лесу близ раскладенного из дров огня. Как скоро снимут с нее кожу, то отрезывают уши, ноги, сердце, легкое и печенку; а сие уже разделяют на три части, из коих одну бросают в огонь, признавая, и в нем нечто спасительное; другую посвящают Киреметю, которую также предают огню; а остальные части варят в котлах и едят сами. Жрецов или особливых священников они не имеют; но как скоро им понадобится сделать какое либо жертвоприношение, то выбирают человека престарелого, который и управляет вышеописанными обрядами.

В прочем сей народ из самой древности, не имея ни каких установленных законов, и пребывая всегда во глубине невежества и незнания, имеет множество еще других священных обрядов, и почти каждое жительство Черемисами населенное, имеет свои особливые обыкновении. Между ими есть четыре известные божества, которых они называют, Одешкер, Пуваш, Куклеш и Изкижен; но власть их несравненно менее противу первых: и для того не всем из них знакомы, а бывают только хранителями некоторых домов их, покоя и благополучия.

Пугорша Юма есть из числа начальных богов почитаемых в Башкирии живущими Черемисами. Его молят о скоте, о хлебе, о пчелах и о всем, что в житии человеческом потребно; а жертва ему приносимая суть всех родов животные.

Другой называемый Пиабар или Пиам-ар, имеет власть равную с Пугоршею; но жертвы им различны; ибо Пиабару посвящен черный бык, и все другие черного вида животные, так как Шукше, третьему из числа их первенствующих богов, посвящен белый гусь, прочие их боги суть сии.

Кургубурш Юма, живет на земле: однакож ни кто его увидеть не может, кроме щастливых и безгрешных людей.

Юманаш, по сказанию Черемис, обитает иногда в воде, а иногда в лесу. Его молят, чтоб даровал им детей мужеского пола, и приносят в жертву черного барана.

Иргибаш Юма, есть также из числа их богов и власть его равна с другими.

Черемиские жены не жертвуют ни одному из сих богов, но для их оставлены все те божества, которых они в женском роде почитают, и которые суть нижеследующие:

1) Кичеба, есть матерь солнца, богиня согласия семейства, щастия и богатства. Она обитает, по мнению их, внутри самого солнца, и бывает ей публичное празднество от всех Черемиских жен и девиц. В жертву убивают молодого теленка или барана.

2) Каба, есть такое божество, которое живет отдаленно от всех других богов. Когда солнце среди лета взойдет на полдень, то в то время светит оно возле самого ее жилища. Словом сказать: она живет в неизмеримой пучине воздуха, и власть ее простирается вообще до всех человеческих болезней, нужд и напастей.

3) Кудо-Шоче-Наба, живет вместе с богами обитающими на небесах; а некоторые думают, что она есть матерь Пиамара. Черемиские женщины молят ее о детородии; а по сему можно ее познать за богиню детородия.

4) Мушан Чен: сия есть последняя из богинь, и не всем Черемисам известно ее имя.

Обряды при женских жертвах употребляемые, ни чем не разнятся от мужеских. Обычай их запрещает, что бы во время жертв Погурше, и другим богам не было ни одной женщины: но напротив того и при торжественных женских жертвах не бывает ни одного мущины, кроме того, что по окончании надлежащих молитв могут мужья притти и совокупно с ними веселиться. Женщины имеют особливых ворожей, так как мущины ворожецов, способом которых познавают они, какая жертва богам будет приятна.

В болезнях своих не призывают они на помощь ни Пугоршу, ниже одного из тех богов, которых я описал: но для сего имеют они особливого Бога болезней, которого называют Чук Киреметь, ему приносят жертву по предсказанию ворожецов, какого рода и какой шерсти, скотина потребна, дабы умилостивить Бога; а по сему прежде приношения жертвы ворожец гадает, потом сказует, что Чук Киреметю будет приятно. Сказание ворожеца имеет точно такуюж силу, как бы сам бог их говорил устами его, и требуемое им должно немедленно исполниться.

Ворожецы бывают из числа тех людей, которые лукавее и умнее своих одноземцев; а по сему не трудно им ложными предсказаниями пленять простой и несмысленный народ: ибо когда один раз удастся ему прорещи истинну, (что он легко может исполнить, смотря по случаю нужды, хотящих принести жертвы), то сим уже и заслуживает вечное почтение у своих земляков.

Во время скотских болезней, хотя сегож бога умилостивляют, но больше еще других, которых называют они Киреметь-Капка и Киреметь-Пиим. Жертва им приносимая суть утки, тетеревы и рыбы ловимые в их местах.

Когда надлежит делать всеобщее жертвоприношение, то старики собравшись вместе делают совет, какую скотину принести в жертву мнимому их богу. Но толпа людей разномысленных не скоро может согласиться, и каждый различаясь намерением своим от другого, желает, чтоб жертва была приносима из тех животных, которые ему нравятся. Когда число разномысленных будет умножаться, то тотчас призывают ворожецов, дабы они сказали, какая жертва богу будет приятна. Ворожецы гадают разными образами: иные мечут бобы; другие смотрят в воду; налив оную в какой нибудь сосуд, где по сказанию их и изображается вид того бога, коему народ принести жертву назначил. Совершив гадание, предсказывают они, что богу будет приятна, или белая лошадь, или белая корова. По сему предсказанию каждый деревенский житель обязан дать некоторое число денег, на которые покупают богу угодную скотину. С вечера возвещает староста одноземцам своим, дабы по утру сходились на место избранное для моления; куда сходятся все на разсвете дня в самом лучшем своем убранстве, и одни женщины не могут быть участницами сего празднования. В присутствии собравшегося народа, выводят назначенную в жертву скотину, и тотчас ее зарезывают: потом варят в нарочно приготовленных котлах. Свареное мясо разделяют всем по равну, а тут уже каждый Черемисянин разрезывает свой удел пополам, и одну часть оставляют для себя, а другую складывают все в один котел: и как от множества кусков наполнится сей сосуд, то сие бросают в огонь и говорят следующие слова: огонь, отнеси нашу жертву к богу. Прочие их моления заключаются в трех вещах: первое, чтобы бог дал им хлеба, скота и пчел. По окончании сих обрядов обедают все на жертвенном месте, а после уходят по своим домам, оставя кожу с убитой скотины на том самом месте, развесив ее на дерево.

Различие между жертвами приносимыми богу болезней есть сие, что в числе других на жертву убиваемых животных есть и заяц, и то что голову и ноги убитой скотины бросают в огонь, что они уносят домой во время жертв Пугорше и Пиабару. Бросая сии части в огонь, говорят они сие: огонь, отнеси к Киреметю нашу жертву и скажи, чтоб он более не просил. Гадания при жертвах приносимых Чук Киреметю бывают также отменны; ибо тогда они разсматривают внутренность животного; и ежели печенка вынутая из его не тонка и не пестра, то сие предзнаменование служит в их пользу: когдаж случится тому противное; то сей знак есть неблагополучия семье жертву приносящей.

Первейший праздник бывает у них в Июне месяце, который только по прошествии трех лет торжествуют. В сие время приносят они жертву богу живущему на небесах, коего называют они Тинзябрь Юма, и убивают для его по одной из всех родов домашних скотин.

Другой день празднуют они пред тем, как наступит время пашни. В сей день нет никаковой жертвы кроме того, что все сбираются на избранное поле, и ставши на восток с великим благоговением падают на колена свои и вопиют: Боже, роди нам хлеб! потом целый день препровождают в пьянстве, в борьбе, в скакании на лошадях и в других веселых упражнениях. Сей праздник есть один, в который имеют право и женщины и девицы быть участницами сего моления и вообще со всеми веселиться.

Черемисы оставшиеся при древнем своем идолопоклонстве слепо повинуются собственным своим духовным, которых называют Мушанами и Машанами, а первосвященник нарицается у них Югтиш: и сии толкователи снов, предсказатели, волшебники и развратители, в великой у них чести. Число такого духовенства стало уже теперь очень не велико: но вместо того избирают себе всякого места миряне пожилого, умного и безпорочного поведения человека, которого переименовав Картом, дают ему и помощника под именем Удше.

Бог называется вообще на их языке Юма и Коююма (высочайший бог), а чтоб присвоить ему умственно всякие благости, то под именем Юмон Ава (мать божков) воздают супруге его первое и самое большое по боге почтение. Прочие доброго качества божки суть, по их разсуждению, детки или родственники оных двух первенствующих божественных лиц: и между ими то разделено правление мира и расположение судеб. Некоторых почитают женатыми, а иных холостыми; и называют их вообще Божьею семьею (Юмон Шукча), что же касается до имен их богов, и до умоначертания о исправляемых ими делах; то они в том между собою не согласны, потому что один мушан предъявляет оных много, а другой меньше; при том же и в случае испрошения милости по одним и тем же самым делам обращаются к разным божкам. Наибольше же прилепляются они к следующим богам, а именно: к Пурикше и Пугурше Юме, к Кудорче Юме под коим разумеют они грозу, к Пуембаре Юме, который по видимому есть почитаемый Татарами пророк, потому что сии называют своего прорицателя Мугаметом Пуембером, сиречь пророчествующим. Есть у них не мало и богинь, в числе которых почитают также Кичебу, мать солнца, Кабу и многих других. Грешники обращаются к богам, а грешницы к богиням.

Прародителем богов злых качеств почитают сатану, (шайтан), коего не собственным его называют именем, но словом Ио. Он живет, по мнению их, в воде и бывает особливо в самый полдень лих. Леших называют Ведашами, и присвояют им повелительную над лесами, зверями и птицами власть; при чем думают также, что они могут звериные промыслы делать и удачными и нещастливыми. У них есть и злые богини; но случается, что под оным, и тем же самым именем причисляются иными к добрым, а другими к злым божествам.

Идолы не в великом у них почтении. Но поелику они громового бога (Кудорча) наибольше страшатся, и при том верят, что плодородие земли от него зависит; то многие ставят его в виде одетой в мужеское платье куклы, которую кладут в сделанный из бересты ящик, в избранный из жилища своего угол, и не воздавая ему в прочем никакого особливого почтения, кладут только ему через некоторое время по нескольку кусков блина. В лесах их видны привешенные к некоторым почтенным деревам четвероугольные в ширину и в длину на пядень дощечки, из бересты вырезанные, без всякого в разсуждении лиц или знаков изображения, которые называются у них Куда Вадаш. В прочем иные называют их идолами, а другие принесенными лешим жертвами: однако они у всех в почтении, и как будто представляют жертвенники Фаунов.

Службу отправляют они богам своим не в храмах, но на чистых священных местах (Кереметь), которые бывают или мирские (Кога Кереметь), или частные, сиречь одному семейству особо принадлежащие (Шке Кереметь). Они имеют положение свое в священных рощах или лесах; а где таких мест нет, там должно завести по крайней мере одно либо и несколько дерев; при чем дуб всякому другому лесу предпочитается. Самое знатное дерево посвящается Юме, другое похуже оного Юмон Аве, а прочие кое каким божествам. Кереметь есть окруженное деревами или другим каким забором обнесенное место; в размере бывает оно от десяти до двадцати сажен, и три имеет входа: один к западу для прихода и выхода, другой к востоку, которым вводят назначенную в жертву скотину, а третий к югу для ношения воды. Под знатнейшим деревом стоит вместо жертвенника стол; а не подалеку от Кереметя сделана крышка, под коею варят принесенную в жертву скотину. Женщинам строго запрещено подходить близко к Кереметю; да и мущины должны заранее вымыться и чистенько приодеться, и при том, когда только можно, не с пустыми приходить руками. Многие почитают и самого Кереметя сильным и благодействующим божеством; и потому присвояют ему участь в приносимых жертвах и молениях. Пятница почитается наилучшим к молитве днем, и при том препровождается всегда в отдохновении от трудов.

В жертву приносят лошадей, рогатый скот, красную дичь, овец, коз, свиней, гусей, уток, пшеничные пироги, пиво, хлебное вино и мед, как вареный, так и сырец. Белые звери всем другим предпочитаются; пегие совсем не годятся, а черные в некоторых только случаях могут быть употребляемы. В прочем не разбирают, как они стары и которого рода. Жертвенные напитки и пироги надобно приуготовлять девкам. Дома есть остатки жертв не запрещено и женщинам. Время к жертвоприношению определяют всегда духовные, которые при разных шалостях чрез кидание на стол нескольких бобов, размеривание пояса и проч., вопрошают своих богов, как о сем, так и других обстоятельствах.

Самый больший праздник касающийся до всего богов семейства, называется у них Юмон Байран. Название Байран (праздник), так как и омывание тела перед праздниками переняли они у Татар. Такое празднование бывает у них смотря по обстоятельствам и достаткам покупающих жертвенную скотину мирян через год, через два, через три, а иногда и через четыре года, время же избирается к тому осеннее. В назначенный к жертвоприношению день раскладывают мушаны или карты в Керемете семь огней, которые в один ряд простираются от северо-запада к юго-востоку. Возженный на северо-западе огонь посвящен Юме, ближайший к оному Юмоне Аве, и так далее. При каждом огне находится особливый Мушан или Карт, Пудше; и перед всяким огнем, разстилают по сукну, на которое ставят жертвенные напитки, мед сырец и пирожное <пироги и т.п., не кондитерское изд. — Е.Ш.>. Всякий Удше становится с жертвенною своею животиною перед своим огнем: служащий Юме держит жеребца, а состоящий перед огнем Юмон Авы корову, прочие же имеют при себе мелкий скот или птиц. Миряне стоят позади их простоволосы. Жрец Юмы подняв к верьху пирог и сосуд с напитком, творит в слух молитву коротенькую, во время коей предстоящий народ часто кладет поклоны, и говорит аминь! после сего молится жрец Юмон Авы, а за ним следуют и все прочие. По окончании мольбы, обливает всякий Удше скотину свою холодною водою; ежели она вздрогнет, то почитается сие добрым знаком, а естли нет таковой приметы, то поливает ее еще несколько крат: и буде она после седьмого поливанья не вздрогнет, то думают, что жертва сия богам не угодна. В прочем убивают они жертвенную скотину так, чтоб кровь брызгнула в огонь; и потом очистя вне Кереметя мясо и внутренняя, варят под крышкою или наметом <редк. употребление слова (в изд. 1782 г. через «е», в изд. 1786 г. через «ять»); возм., означает варку без крышки или же копчение подвешенного над жаром (ср. у Даля: намет — кошель для ловли рыбы; петля, силок или аркан, накидываемый на птицу, на животное) — Е.Ш.>.

Из вареных жертвенных мяс, приподняв жрец на блюде в верьх божеству своему сердце, легкое, печенку и голову, молится; а когда возношение сие везде уже кончится, то приносят к жрецу Юмы, который как надлежит быть первосвященнику, все блюда делит на части и подает всякому к вере своей усердствующему по особливой доле, которую тут же всяк и съедает с почтением. После сего творит опять жрец молитву. Таким же порядком раздает он пироги по кускам, а напитки по мерке: в огонь же ничего не бросают. Кости сожигаются; шкуру с жеребца вешают у Кереметя на дерево: а прочие кожи делят жрецы по себе. Остатки жертв берут с собою домой, и доедают их с своими домочадцами и при безпутных иногда увеселениях.

Во всякой деревне бывает еще один великий праздник Анга Соарен называемый. Как скоро наступит время к разпахиванию земли; то деревенские жители выходят на поле, и всяк несет с собою по желанию своему что ниесть из пищи и питья в жертву. Карт при творении молитвы и вышеописанном поклонении мирян приносит богам несколько из крестьянских даров в жертву; после чего едят обще остатки с сугубою радостью потому, что жены и дети их приемлют, также в пировании сем участие. Напоследок взорав <вспахав — Е.Ш.> всяк на пашне своей по небольшей полосе, возвращается в деревню.

У всякого хозяина бывает свой жатвенный праздник (Уткинде Байран). После омовения ставит он всякого рода снятый в том году с полей хлеб с небольшим количеством солоду, напитков и испеченных из самой свежей муки пирогов, на блюдцах в избе своей на стол. Потом выносит он одну чарку вина за другою на двор, держит жертву против солнца, и с покорностию благодарит богам за их благословенье; после чего угощают своих приятелей.

Первенствующий Вотятский бог есть так называемый Илмер, коего жилище кладут они на небесах, и веруют, что все видимое их глазами есть его творение. День празднества установлен ему во время весны, и моление бывает посреди поля, куда сходятся женщины и мущины, прося его, дабы он умножил плодородие в их землях. Как сей Ильмер есть могущественнейший из всех других богов, то жертва ему посвященная согласна с его величеством, потому что все закалаемые животные должны быть белой шерсти, каковые суть лошадь, корова, овца и теленок.

По Илмере заступает первое место богиня называемая Калдыни Мумас, о которой Вотяки сказуют, что она есть матерь Илмера. Вотятские женщины молят ее о рождении детей, а девицы о благополучном замужстве и в жертву приносят белую овцу. Сей богине установлены два празднества: одно публичное, где совокупно все женское общество приносит ей обыкновенную жертву; а другое частное или домашнее, в котором каждого дому хозяйка может ей жертвовать во время нужды своей.

Вторая богиня называемая Шунду Мумы, и есть матерь солнца. Ее молят во время оспы и других болезней на детях их случающихся. Всеобщее празднество уставлено для нее в день святыя пасхи: а жертва ей приносимая есть пшеничный хлеб и свареная из ячменных круп каша. Вотяки в деревнях живущие отправляют сие празднество таким образом: избрав в поле или в лесу какое нибудь чистое место, сходятся наразсвете дня все, как мужеский, так и женский пол, а старший из их общества приемлет хлеб, и чашу кашею наполненную в руки свои: потом все падают на колена, и смотря на солнце, вопиют: мати солнца, спаси от болезни детей наших; выговорив сии молитвы, преклоняются лицами к земле; а после возстав, едят все вместе жертвенную пищу. Конец празднества язычников есть пьянство и другие веселые упражнения являющие знаки торжества.

Вотятское суеверие, так далеко простирается, что самые неодушевленные вещи приемлют от них почтение богов. Из числа ими обожаемых вещей знатнейший есть, так называемый Модор, который ни что иное, как ветви пихтового дерева. Сколь благоговейно чтут они сии священные ветви, тому послужит доказательством то, что они говорят о нем: "Сие есть одно из первенствующих вещей нами обожаемых, и то самое, которое называем мы модором или богом хранителем домов наших: и естьли коснется им рука, не только инозаконных, но и тех самых, которые их обожают, то непременно покой семейства моего, и самое благополучие наше разрушится каким нибудь нещастливым случаем". Должность снимать его с места, имеет один престарелый Вотяк, живущий в их деревне; когдаж он умрет, то место его заступает сын его, а буде нет кровного наследника, то ближайший из родственников его может брать священные ветви. По прошествии каждого года пред ветвями, служащими им за образ домашнего их бога, убивают на жертву молодого теленка, коего уши кладут на ту доску, где лежат пихтовые ветви, а та храмина, где оные ветви пребывают, служит вместо храма Модору посвященного: ибо жертвенного тельца убивают посреди сего места.

Естьли какому нибудь Вотятскому дому понадобятся другие ветви, то он не прежде может их получить, как по смерти того старика, который пред ветвями отправлял должность священника. Молодый его наследник имеет право удовольствовать желание просящего; но все сие должен он сделать без корысти.

Черемиса, живущие близ берегов реки Таныпа, чтут также оные ветви, которые называют они Кудоводош, то есть домашний бог. Жертвоприношение различествует только тем, что Черемиса посвятили ему черного барана. Сей бог не есть общественный бог для всего Черемиского и Вотятского народа: ибо между ими есть такие, которые не делают ему ни жертвы, ни почтения.

Как ни почитают Вотяки пихтовые ветви, однакож древеса их не изъяты от употребления на домовые строения. Они хранят только одно дерево, стоящее в дремучем лесу, которое избрав их прародители назвали Модором, и потомки их довольствуются ветвями на них выростаемыми.

Вотяки будучи издревле охотники до бортевых пчел, вздумали, что надлежит обожать и дятла, как такое животное, которое живучи в лесах причиняет вред бортевым деревьям. Они поимав плетеницами дикую утку, режут в своих лесах, и сия есть жертва дятлу посвященная; внутренность ее оставляют в лесу на пищу дятлу, а прочее варя едят сами.

Киреметь имеет также почтение от Вотяков, и день празднества установлен ему во время начатия пашни. Тогда убивают они в жертву черного барана, которого покупают на общие деньги, во время случающихся с ними болезней ищут они спасения у Киреметя; а гадание лукавых ворожецов объявляет им, какая жертва будет ему приятна. Все действие сих отгадчиков, которых Вотяки Тунами называют, состоят в том. Они взяв деревянную ложку, наполняют ее водою; потом кладут в нее серебреную копейку: но по чему узнавают они желание богов, то, как таинство им одним известное, не объявляют простому народу. Довольно того: люди непросвещенные и непонимающие их коварного действия, исполняют повеление их так священно, что естьлиб прореченная жертва стоила ему лишиться большей части своего богатства; однакож болезнию страждущий человек безпрекословно все исполнит.

Остяки из давних времян почитали некоторую богиню, которая с сыном своим нагая сидит на стуле: ей приносят многую жертву и дары, и просят, чтоб даровала она им щастие в охоте, в рыбной ловле и в прочих их промыслах. Кто обещался принесть ей нечто в жертву, и не исполнил своего обета, такой мучим и терзаем был до тех пор, пока не освободился от своего обещания, и ежели кто приносил жертву не от доброго сердца, так что он о том несколько сожалел, тот умирал скоропостижною смертию.

Чуваша и Мордва, хотя просвещены святым крещением, однако между ими попадаются семьи, которые живут по старой вере, и редкую можно найти деревню, при которой бы не были видны остатки прежнего их богомолия. Они избирают на такой конец место несколько отдаленное от своего жилища в лесу, куда для тишины, и может быть, и для возбуждения потомков своих к люблению лесов, дабы тем удовлетворить их сохранению, удаляются; а не для сокрытия себя от иноверцов, как некоторые пишут; ибо кому не известно, что уже в самую глубокую древность, язычники чрез такой набожности предмет сохраняли свои леса, посвящая их в покровительство разным ими обожаемым идолам. Место богомолья Чуваша называют Ирзям, а Мордва Кереметь, и которое не иное что есть, как четвероугольная площадь тыном, или пряслами <забором на столбах — Е.Ш.> огороженная, и имеет трои ворота, с востока запада и севера. С восточной стороны вводят они жертвенный свой скот, в западные ворота входят люди; а чрез северные приносят воду. Неподалеку от восточных ворот вкапывают три столба, из которых к одному привязывают жертвенную лошадь к другому быка или корову, а к третьему овец, и называют сии столбы Тиржигать. При западных воротах врывают еще три столба, Оба на их языке. По введении жертвеного скота, привязывают они прежде к восточным столбам, при том закалают при западных. По заклатии жертвы, кожи животных развешивают на восточных столбах, на которых кожи мелких животных исчезают, а крупных, как-то, лошадей и рогатаго скота продают, и покупают на оные деньги соль для будущего богомолья. В сторону от западных ворот поставляют калду или поветь <загородка для скота (поветь — крытая) — Е.Ш.>, посредине которой врывают два столбика с поперешником, дабы удобно можно было навешивать котлы для варения закланных животных; и сие место называется у них харай жигать, т. е. кухня, у северных ворот сделан полок или широкая лавка, на которой они разрезывают свареное мясо на столько кусков, сколько богомольцов, и лавку сию называют Хума.

Когда они предпринимают свое богомолье, тогда все вообще омываются водою или в бане, и надевают чистое платье; малолетные остаются в домах, а на богомолье ходят одни пожилые обоего пола. Обыкновенное их богомолье отправляется по пятницам, сей день они уже никакой работы не отправляют: но в торжествовании препровождают время. Богомольные их обряды состоят в следующем, со всей деревни собирают солод, сырой мед и прочие надобности к варению пива и меда, и наварив довольное количество, выносят на место богомолия, всяк со своей стороны смотря по достатку; на оное же место приводят лошадь, корову, или овцу, или гуся живых; но свиней никогда на мольбу не употребляют. Собравшися все вместе, Иомзя или старшие из них, убивают приведенный скот на месте, и обрядив разкладывают огонь, и варят все в кашице. Сварив все, разливают по чашам кашицу, и раскладывают говядину, распорядивши начинают молиться на восток, всем миром, и просят того, что кому потребно: вышний боже, дай бог хлеба, дай бог скотину, дай бог рабят за скотиною ходить, был бы я здоров; помилуй бог: чего прошу, того дай: скотины больше дай, дай бог детей, бог великий государь! чего прошу, того дай: дай бог больше денег. Проговоря сие, стоят долго во всякой тишине, потом становятся на колена, и постояв на коленах, падают три раза ничком на землю. Уповательно, что сие поклонение взято у Татар, которые такое же в обыкновении имеют. Мольба их продолжается около четырех часов, а по окончании оной садятся за стол, и по лавкам едят и пьют, что у них было уготовано. После обеда вторично начинают молиться, таким же образом чрез два часа; оставшееся после их стола все разделив по равну между собою, берут домой и оделяют своих домашних.

Сие их общее богомолье бывает во время недороду хлеба, прошением также в изобильные годы в знак своей благодарности, когда уберутся хлебом в Ноябре месяце, который они Цюгуй называют, во время засухи, мокроты и поветрия.

Солнце и луну не только за божество почитали, но и приносили жертву солнцу в начале весны, когда хлеб сеют, а луне в новомесячие с тою только разностию, что сим своим божеством не самоважную свою жертву упитанного жеребца, приносили, но других животных, как-то, овец, гусей и прочая, с сею молитвою Мордва солнцу. Вышнее солнце светит все царство, свети и нам и на наш мир. Новомесячию, месяц светит во все царство, освещай нас и хлеб наш.

Кроме всеобщего богомолья бывает у них участное, которое отправляется у каждого в доме. Время богомолия избирают они перед обедом, приготовя овцу, или гуся, которые должны быть доморощеные, ибо на молитву покупать животных за грех вменяется; а бедные в случае недостатка на мольбу употребляют густую кашу, нарядив на стол, ставят и зовут за оный всех своих домашних, не выключая и женатых детей; а степенные или старик со старухою, став у дверей, и отворив оные, молятся таким же образом, как вышеупомянуто. Естьли того дому старик не в состоянии отправлять сего богослужения; то просят постороннего человека старику солетнего, или старше; а моложе брать не дозволяется. Такие участные богомолия ввелися у них в то время, когда они более стали быть знакомы с Россиянами, и переняли у них, так называемые годовые праздники.

У Чуваш Алаторского уезда бывает в средине Керемета деревянная хижина с дверью на восток, в которой едят жертву стоя; и для того поставлены там длинные и скатертями покрытые столы. В средине оной хижины воткнут в землю длинный сквозь кровлю проходящий шест, на котором в верьху утверждено, с низу плоское, а к верьху острое железное кольцо; сему значку не отдается никакого почтения, и в простых отверстых кереметах никогда оного не бывает.

Лопари будучи язычниками веровали, да и теперь веруют в Юбмела, общего бога; и думают при том, что кроме его есть еще добрые и злые мужеского и женского пола божки и богини меншаго достоинства, живут и правительствуют они, по мнению их, либо в небе, как Юбмел и Редиан, приемлющий к себе тех, кои жили благочестиво, либо на воздухе, как Беиве (солнце), Горангелис, называемый также Ая Итор, и значущий Грозу, Буаг, Олмаи располагающий бурями и порывистыми ветрами, либо на земле на святых горах, как Леиб Олмаи, бог звероловства Мадеракко с тремя своими дочерьми богинями, женские дела устрояющими и судящими, Саиво Олнгак, нагорные волшебников боги и проч. Под земною же поверхностью обитают, по их разсуждению, и владычествуют, Ябме Акко, мать смерти, у которой разлучившиеся с телом души пребывают до самого решения их судьбины, а в средоточии земли или ада, где Пескал, глава злых духов, господствует над беззаконниками Рота и другие боги. Они веруют также, что и в воде есть злые боги и богини, в прочем боятся они коболда, ведмь, леших, русалок и проч. Разные Лопари имеют нередко совсем отменную о всех вообще, или о некоторых только богах веру, и при том не токмо между собою не согласны в разсуждении количества оных, но исповедуют еще и чуждых богов и духов.

Святые горы служат им вместо капищ, и заимствуют всегда прозвание свое от оленей, как на пример Стирен Алда, олень горы Стира: не меньше почитают они святые озера (Аилекас Яувра), и реки (Пассе Иок), во всех таковых местах стоят освященные деревья, на коих видны разные Лопарями начертанные виды, а по близости оных находятся сделанные ими от трех до пяти футов в вышину жертвенники. Места сии кажутся и принявшим уже Христианский закон Лопарям так страшны, что не смеют без жертвы к ним приближиться, и потому они в околице оных, ни зверей не ловят, ни сами не живут; наипаче же женщинам должно, по их мнению, убегать таких мест. Там стоят у них деревянные безобразные из корня вырезанные, или из камней устроенные идолы. Первых называют они пажами, а последних, кои видны больше при озерах и реках, и состоят из целых груд странно сгромощенных камней нарицают Сеатами. Когда ловят они в таковых озерах рыбу, то должно им наблюдать безмолвие, не водить за собою собак, не брать себ в подмогу жен и проч.

Жертвы приносят они по случаю болезней, падежа оленей, безплодных женидб и других временных угнетений. Волшебник должен им сказывать, к какому божеству надобно им обратиться, также какую и где надлежит принесть жертву и проч., на такой конец употребляет он иногда волшебный свой барабан, который есть не иное что, как продолговатый круглый с одной стороны кожею обтянутый ящик, около коего бывает великое множество веревочек и всяких мелочей. На барабанной коже представлены изображения небесных светил, также зверей, птиц, заручительных знаков и сему подобного. Волшебник положа на оную колено, и ударя колотушкою, которую составляет мохнатый олений рог, может по мнению Лопарей узнать по тому изображению, на коем ляжет попрыгивающее кольцо, какой давать ему ответ на все до прошедшего и будущего касающиеся вопросы. Они призывают также барабаном своим и духов. При чем тело их обмирает, а душа переселяется на сборное духов место, и там с ними переговаривает.

Держащиеся таковых мнений люди, которые при том и по сложению своему пугливы, должны изобиловать сновидениями, страшилищами, суевериями и сказками: да у них и подлинно всего того довольно: медведя н. п. называют они не сим именем, но под шубным стариком. Они верят, что их чародеи могут производить и прерывать ветры и дождь, также призывать и прогонять несекомых, разговаривать с духами и проч., но при том говорят, что гром их преследует, и что если бы не было грому, то волшебством уничтожилась бы вселенная. Некоторым речениям и образованиям присвояют они особливые силы, и держатся других сим подобным нелепостей.

Народы обитающие на Курильских островах за Камчаткою, в юртах имеют вместо идолов кудрявые стружки, которые они весьма хитро делают. Сии стружки называют Ингул или Иннаху, содержат в некоем почтении. В жертву приносят им первопромышленного зверя, при чем мясо сами съедают; а кожу при них вешают, и когда юрты за ветхостию оставляют, то не берут с собою из них ни жертвенных кож, ни стружек, в прочем носят с собою оные стружки, во всякие опасные пути на море, и бросают в случае бедствия в воду, а наипаче в Сувой <водоворот (у Крашенинникова мн. ч.: «сувои») — Е.Ш.>, что между первым Курильским островом и лопаткою, который тем умилостивить надеются.

Гадании, оные суть множественные различные: ученые люди выдавали сочинения свои гадательные на несколько веков, столетние календари и времянные гадательные книжки, по течению планет, или кому как вздумалось, гадают картами, костьми, бобами, тыковными семенами и прочим. Древние Славяне употребляли гадательства: 1. метание в верьх деревянных кружков, с одной стороны белых, а с другой черных. Когда брошеные кружки упав ложилися белою стороною в верьх, то знаменовало сие доброе предвещание; а когда упадали белым в низ, то худое; когдаж ложились один белым, а другой черным в верьх, то значило посредственное; 2. производилось конем святовидовым см. Святовид; 3. выводилось из оборотов и крику летающих птиц; 4. из крика животных и из встречи оных; 5. из движения пламени и дыма; 6. по течению воды по пене и струям; 7. по разполагаемым прутикам и прочая, а по деревням нашим следующие происходят:

1. Поют девушки, так называемые подблюдные песни; собравшись ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим платком, и кладут на платок кусок хлеба и холодного угля, потом всякая загадывает на перстне, на кольце, на напертке, на запанке, или на другой какой нибудь малой вещи, и перекрестя блюдо той вещью, кладет под платок всякая. Во первых поют песню хлебу, и по окончании ломают его и уголь на кусочки, и разделяя по себе, завертывают в рукав рубашки, с которыми и спят для долженствующей быть сонной грезы. На конец припевая к каждой песне, кому вынится, тому сбудется, вынимают свои вещи, и по содержанию пропетой для нее песни предъугадывают свою участь, щитая то за неложное.

2. Сидя в пустой горнице, смотрятся в зеркало: девица приходит в пустую комнату одна, принеся с собою два прибора, зеркало и свечу, ставит все оное в порядке на стол, и сев против зеркала гадает, суженой ряженой, приди ко мне ужинать. Минут за пять перед его приходом, начинает зеркало тускнуть, а девушка протирает его нарочно для того изготовленным полотенцом; наконец придет некто, и смотрится через ее плечо в зеркало; и когда невеста разсмотрит все черты на его лице, тогда закричит, чур сего места: то дьявол тот, который принимал на себя образ ее жениха изчезнет, и девица с того времяни жениха своего знать уже будет точно. Но сие учинит робкая, а иная не так боязливая, не будет еще чурать, и жених или принявший его на себя образ дьявол, перестав глядеться, сядет с нею за стол, и выняв из кармана ножичек или перстень, или что другое, положит на стол, тогда уже девушка зачурает, и сия положенная вещь остается ей в добычу, и действительно бывает оная похищена тогда у ее жениха, что многие уверяют.

3. Носят кожу коровью или коневью к проруби, и тамо садятся на нее, очертясь кругом от проруби огарком, нарочно для того изготовленным. По времяни выходят из проруби водяные черти, взяв кожу и с тою особою, которая сидит на оной загадавши, носят мгновенно в дальние разстояния, например: в дом будущего жениха и прочая. По окончании же сей работы, желают присвоить себе седящую на коже, и с великим стремлением летят к проруби, дабы погрузиться с нею в воду, где успевать должно выговорить при самой проруби чур сего места, чем спасти себя можно, а инако следует неминумая погибель.

4. Льют олово или свинец, воск и золото в воду, загадывая прежде, и какое изображение выльется, то и верят крепко, что то в жизни с ними случится.

5. Слушают под окнами, загадав прежде, и какое слово от бывших в избе услышат, то потому и располагают свою судбину.

6. Выходят за ворота с первым куском в роту, и спрашивают у мимоидущего об имени, веря, что тем именем муж ее будущий называться будет.

7. Полют снег <кидают за спину навстречу ветру — Е.Ш.>, и в которую сторону бросит оный, то и слушает тамо, какая прежде собака залает, ежели толстым голосом, то быть ей за старым мужем, а когда тонким, то быть за молодым.

8. Берут в темноте из поленницы полено, и когда оное гладко, то муж будет хороший, а ежели суковато и с трещинами, то дурной и сердитый. Другияж верят, когда полено суковато, то быть за богатым, а когда попадает ей гладкое, то быть за бедным.

9. Снимают ночью кур с насести, и принеся в горницу, дают клевать щотом пшеницу, или другой какой зернистый хлеб; а потому и отгадывают будущую свою участь.

10. Слушают сидя у окна в горнице, в то время, когда уже все лягут спать, то девица загасив огонь, сядет к затворенному окошку, загадав суженой ряженой, поезжай мимо окна. Чрез несколько времяни находящаяся в страхе девица, слышит мимо окна ее едущих кричащих и свистящих людей, что толкует она добрым знаком веселой ее жизни, а когда проезжают или проходят тихо, то значит бедное состояние жениха.

11. Вывешивают белое полотенцо из окошка ночью, гадая, суженой, ряженой, приди и утрися. Ежели по вывешении скоро полотенцо оное будет намочено, то значит, что тогож года быть девице за мужем; а ежели к утру, то еще не быть долго; а когда по утру съимет сухо, то не быти ни когда.

12. Слушают у церкви, ходят ночью к церковным дверям или окнам и загадав слушают, и когда поют, послышится им, надгробные песни, то разумеется девушке в тот год умереть; а когда брачные, то быть за мужем.

13. Делают из прутиков мостик, и кладут его под подушку во время сна загадывая, кто мой суженой, кто мой ряженой, тот переведет меня чрез мост. Сие разумеется, что должно ей во сне то присниться.

14. Едят пересол, в то время, как ложатся спать. Делают какую нибудь пищу, соля ее весьма круто, для того, что бы ночью иметь жажду; и ложатся загадавши, кто мой суженой, кто мой ряженой, тот пить мне подаст.

15. Слушают в бане, ходят ночью к бане, и пришед отворят у оной двери, и оборотившись задом в двери, и открыв задницу наклоняются и гадают, шени <щекочи, раззадоривай (?) (ср. у Даля «щениться» орл.) — Е.Ш.> меня, мани меня куньим хвостом по голой заднице, и когда почувствует, что прикоснулось к ней нечто мохнатое, то значит жить богато; а когда что холодное, то бедно.

16. Ходят в сарай, где стоят свиные туши, от которых слышится им голос, а по оному и определяют будущую свою судьбину.

17. Бросают башмаки через ворота на улицу, и в которую сторону ляжет оный наском, в той стороне и быть ей за мужем; а когда к воротам, то в тот год еще не выдадут.

18. Ходят на перекресток с зеркалом, и имея за плечьми месяц, смотрят в зеркало, загадав, суженой, ряженой, покажися мне в зеркале, который также приходит, как и к пустой избе.

19. Садятся на лошадь, и завязывают ей глаза, и потом дают волю лошади, в которую сторону сама она пойти похочет, то и верят, что в той стороне и быть девице за мужем.

20. Сажают петуха и курицу под решето, связавши их хвостами, и которая из них повлечет за собой другую, то по тому и исполнятся загадавшей брачные обряды.

21. Слушают у житницы: здесь слышится им пересыпка хлеба, шум от жернов, или работа на гумне, многолюдство работников и прочее, а потому и узнают, жить ли богато или убого.

22. Вывешивают ключи за окошко, и когда пришед некто пошевелит оные, тогда девушка спрашивает его об имени, и оный некто, то есть леший, или другой дьявол ответствует то имя, которым называется ее будущий жених.

23. Кладут под головы гребень, загадывая, суженой ряженой, причеши мне голову, и уверяют, что во сне приходит дьявол во образе будущего ее жениха, и причесывает ей волосы.

24. Аукают выбегая из двора, и в которой стороне будет отзываться ехо, в ту сторону выдадут ее за муж, а при том примечают скоро, или продолжительно, тонко или толстоголосо.

25. Ложатся навзничь в снег, и по утру ходят осматривать, ежели оное вылеглое место гладко, то муж будет смирный и спокойный, а ежели изсечено, то вздорный и драчливый.

26. Кладут на стол три шапки, и гадают также как и о прочем сбытии будущей их судьбины.

27. Сучат нитки, и пускают в воду, по извиванию коих в воде располагают свое гадание, к добру, или худу.

28. Слушают под вереею <осевой воротный столб — Е.Ш.>, в том уповании, что от того познают, какова ремесла будет ее муж и уверяют, что слышат иногда скрыпит перо, то быть за подьячим, иногда хлопает, то быть за кучером и прочая.

Черемиса и Чуваши приводя скотину на место убиения, обливают ее холодною водою и примечают, естьли она почувствовав возливаемую на себя воду, вздрогнет и встрехнется, то гадание в пользу приносящего жертву совершится, естьли же будет стоять неподвижно, то сие предвещает им печаль или беду, и тогда уже в жертву назначенная скотина бывает избавлена от приготовленной ей смерти, и брошена так как противная богам. С великим сокрушением отходят они от места своего моления, ибо по мнению их, нет никакой надежды умилостивить разгневанное божество, и отвратить стремящуюся на них печаль.

Таким образом гадают они во время болезни и во время случившихся с ними бед. см. Вера и Святовид.

Георгиев день, то есть 23 Марта, неотменно должно выгонять скотину в поле, а кто в сей день заводит шум, то верят, что того неотменно убьет громом.

Глаза свербят, у кого засвербит под глазами, тому в тот день о чем нибудь плакать.

Горангелис Ая или Тор, Лопари признают сего богом грозы. См. Вера.

Гостеприимство, когда Камчадал подружиться желает с другим, то зовет будущего своего друга в гости, и топит для него юрту весьма жарко, и готовит всякого кушанья, какое у них за лучшее почитается, так много, что десятерых удовольствовать можно.

По вступлении гостя в юрту, и гость и хозяин раздеваются до нага; хозяин скутав <плотно затворив — Е.Ш.> юрту, подчивает его приготовленным кушаньем, наливает щербу <уху — Е.Ш.> в превеликую чашу; а между тем, как гость щербу пьет или хлебает, хозяин поливает воду на лежащее на очаге каленое каменье, чтоб был несносный жар. Гость старается все, что у хозяина, пристряпано, съесть, и жар его вытерпеть, а хозяин старается принудить, чтоб гость взмолился, и просил свободы от пищи и жару; в противном случае, сколько гостю то за удовольствие, столько хозяину за скупость и безчестие причитается. Хозяин в то время ничего не ест, и из юрты выходить волен; но гость по тех пор не выпускается, пока побежденным себя признает. Во время еды рвет его раз до десяти, от чего после того подчиванья дни по три, не токмо есть, но и глядеть на пищу без движения не может.

Как гость из силы выдет, так что ни жару терпеть, ни есть ему не можно будет, то откупается от того собаками, платьем, или что хозяину нравно; и таким образом получает свободу. Напротив того получает от хозяина вместо хорошего своего платья обноски, вместо добрых собак худенькие сученки, которые о себе почти ходить не могут, однакож оное за обиду не почитается, но за знак дружества, когда в том с обеих сторон равным образом поступается. Ежели же тот, который друга своего помянутым образом оберет, а сам к нему не будет в гости, то обранный приезжает вторично в гости, однакож не с тем, чтоб есть, но чтоб за свое получить отдарки. Хотя гость, как у них обычай, ни чего о причине приезда своего не объявляет, однакож хозяин о том уже ведает, и отдаривает ему по возможности, а буде ни чем не подарит, то гость переночевав у него запрягает собак своих на самой юрте, и сидит на санках, потыкая ошталом <остолом (шестом) — Е.Ш.> в землю, пока что нибудь получит от своего друга; ежели же другу его, или отдарить случится не чем, или от скупости не захочется, то гость уезжает домой с великим неудовольствием, и бывает его крайним неприятелем. Но сие весьма редко случается: ибо обидеть друга своего за такое почитается безчестие, что никто с обидевшим век не похочет дружиться: ибо естьли кто кого позвав в гости, не столько как надлежало, употчивает, то сие вменялось за такую обиду, которую мстить надлежало не инако, как погублением всего острога, в коем случилось толь неприятельское действие. Таковож безчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.

Таким же образом подчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однакож жаром не морят, и подарков не требуют. Ежели подчивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин накроя жиру ремнями, становится перед сидячим гостем на колени, в одной руке жир, а в другой нож имея. Жир сует в горло крича, будто с сердцов-та <у Крашенинникова: «будто с сердцов Та (на)» — Е.Ш.>, а ножем отрезывает сколько он в рот захватит.

Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ни чем, кроме объявленного способа достать не можно; ибо при том случае, чегоб хозяин у гостя не потребовал, отказать ему стыдно, чему в доказательство можно объявить здесь смешной пример, который учинил нижнего Камчатского острога, некоторый казак из новокрещеных Якутов. Он имел у себя по тамошнему обычаю друга из Камчадалов, и проведав, что он промыслил нарочитую лисицу, домогался всякими образы достать оную, однакож Камчадал крепился, и не взирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища. Казак видя, что друг его ни на что не склоняется, поступил с ним по Камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил рыбы довольно, и посадя его на верхней полок, начал подчивать, не поддавая на каменку; но как приметил, что Камчадал не довольный жар почитает за бедное подчивание, то начал он поддавать, и столько наподдал, что и самому быть в бане нестерпимо было; чего ради вышел он, как хозяин, которому сие дозволяется, из бани вон, и стоял в передбаннике, а между тем отворяя двери, безпрестанно поддавал на каменку, и таким образом вскоре принудил Камчадала взмолиться; но казак мучил по тех пор, пока Камчадал обещал ему отдать, о чем он старался.

Не можно сказать, сколь оное подчивание Камчадалу приятно было; он клятвою утверждал, что с роду не видал такого жару, и никогда не мог надеяться, чтоб казаки гостей, так изрядно могли подчивать, и лишения своего сокровища, не токмо не почел себе за убыток, но казака оного дружество, яко доброе прославлял у своих товарищей, объявляя им, что Камчадалы в разсуждении Руских <по сравнению с русскими — Е.Ш.> ни мало не умеют гостей подчивать.

Гром, простые люди говорят, что когда гром гремит, то Илия пророк ездит по небу на огненной колеснице, и убивает стрелою прогневавшего Бога, дьявола, который тогда весьма укрывается, и обращаясь в разные виды, а особливо во младенцев, просит у людей укрытия; но ежели бы оный и за лик Божий спрятался, то и тот образ не пощажен будет. Громовая стрела убив дьявола, уходит в землю, и тамо три года пребывает; по прошествии того времяни обнаруживается и ее находят, которая состоит из кремня. В случае колотья, окачивают ее водою, и оною водою обливают больного. Уверяют пожилые простолюдины, что ежели кто часто, или всегда ест гнилой хлеб, то будто тот грому бояться не будет; услышав же первый раз по зиме гром, умываются с серебра, чая получить белизну и красоту тела, также и здоровье.

Грехов очищение, Камчадалы между прочею церемониею, очищение грехов получают сим образом: взяв березовый прут, и согнув его кольцом, пропускает сквозь оное жену свою и детей по два раза, которые прошед в кольцо, обертываются по одному разу, и тем от грехов очищаются.

У всех Камчадалов один токмо годовой праздник, в который они грехи очищают, а отправляется оный неотменно в Ноябре месяце; чего ради и очистителем грехов называется.

Церемония начинается метением юрты. Потом два старика, имевшие в руках по повесьму тоншичу <веник из мятой (болотной) травы — Е.Ш.>, нечто пошептав над сором, приказывают его вон выносить.

С полчаса спустя, вынимают из места вон старую лестницу <входили в юрты через дымовое отверстие по лестнице — Е.Ш.>, место вычистят, и старик неведомо что пошептав, положит туда щепочку обвитую тоншичем <мятой (болотной) травой — Е.Ш.>, после того новую привязывают с равным шептанием, а старую поставят к стене: ибо вон ее выносить, не окончав праздника, не дозволено.

Между тем прибор к езде на собаках принадлежащий, санки, алаки <набрюшные лямки — Е.Ш.>, узды, побежники <постромки (от алака между лап к саням) — Е.Ш.>, ошталы <остолы (шесты) — Е.Ш.> и прочее из юрты вон вынесут, для того, что, оный ожидаемым на праздник врагам по их мнению противен.

Немного помешкав, принесут в юрту сухой травы, и постелют под лестницею. Старик, который обыкновенно на все нашептывает, пришед к лестнице с тремя бабами, сядет на правую сторону, а бабы по левую; у каждого из них бывает рогожка, а в них юкала <вяленая на солнце рыба (юкола) — Е.Ш.>, сладкая трава, сухая икра, тюлений жир, в кишках и кусками, из юколы делают они топоры, и сладкою травою увивают; а изготовя все по обычаю, старик и каждая баба отправляют от себя по человеку в лес за березою, навязав на поясы, на топоры и на голову тоншичь, и отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставя.

После того старик и бабы встав с мест своих, обойдут вкруг лестницы один раз, махая тоншичем, который в своих руках имеют, и приговаривая, Алхалалай, а за ними обходят и те, коим надлежало итти за березою, которые обошедши, и отправляются в путь свой: а старик и бабы тоншичь свой на очаг положат, а оставший запас бросят малолетным, как бы на драку, который они разхватавши съедают.

Между тем бабы делают из сладкой травы и из юколы кита, а сделав вынесут вон из юрты до времяни, и положат на балагане <летнее помещение на столбах. — Е.Ш.>, потом затопляют юрту; а старик выкопав перед лестницею яму, приносит камбалу обернутую тоншичем, и пошептав положит в ямку, и сперва сам на том месте обернется трожды, а после и все мущины и женщины до малолетных.

По окончании сего действия, другой старик начинает сарану <луковичное растение — Е.Ш.> варить в корытах каленым каменьем, которою сараною имеют быть подчиваны враги их; а между тем, у кого были болванчики называемые урилыдачь, обвязывают их сладкою травою, а другие делают новых болванчиков Итунг именуемых, и в потолок над очагом тыкают.

В тож время старик принесет в юрту березовый кряж, и начинает из него хантая <идола, человека-рыбу (часто деревяшка с едва намеченной головой) — Е.Ш.> делать, а сделанному первый тоион <глава — Е.Ш.> того острожка, навязывает сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкуюж траву, или тоншичь приносят ему на жертву, по совершении которой поставят его на очаге вместе с старым Хантаем.

Старик взяв два небольшие камня, и обернув в тоншичь, неведомо что наговаривает, потом закопав их на очаге по разным углам раскладывает небольшой огонь, а вкруг лестницы посадит малолетных, чтоб им хватать болванчиков, которые с верьху имеют быть в юрту брошены, дети расхватав их обвязывают сладкою травою, а один из них взяв нового Хантая, потащит вкруг очага за шею, а прочие за ним следуют, и Алхалалалай кричат, а потом на старом его месте поставляют.

После того обсядут вкруг очага все старики, сколько их в юрте ни будет: тот, который на все нашептывает, возмет в руки обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начинает: от Кутхи нам приказано, воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим, чтоб ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару; сию речъ перерывает, он несколько раз, между тем все прочие старики встают, и топая ногами, и плеская руками кричат Алхалалалай, а по окончании оной все старики встают с мест своих, и взяв друг друга за руки, запляшут и закричат Алхалалалай, а с ними и все бывшие в юрте то же кричат.

Во время крика начинают выбегать из углов бабы и девки, искося глаза, и кривя рот, и представляя себя, как возможно страшными, которые дошед до лестницы, поднимают руки к верьху, и делая страшные телодвижения, пляшут и кричат во всю голову, а потом одна за другою падают на землю, будто мертвые, и разносимы бывают мущинами по местам своим, где лежат аки бы безчувственны по тех пор, пока некоторый старик не отшепчет каждую порознь. Отшептанные бабы и девки весьма много кричат и плачут, будто от великой болезни и тягости; а между тем старик поворожа над пеплом, бросает его дважды к верьху лопатой, а по нем и прочие тож учинят; после того старик насыпав пеплу в два ковша, посылает с ним двух человек дважды из юрты: которые выходят не обыкновенным окном, но шапхадом <прокоп для захода воздуха при топке, в отличие от дымового «окна-входа» с лестницей (у Крашенинникова — шопхадом) — Е.Ш.>, и усыпают пеплом дорогу.

Несколько времяни спустя, обтянут вкруг всей юрты веревку из травы плетеную, к которой местами привязан тоншичь, и таким образом день они препроводят, а в вечеру возвращаются посыланные за березою, которые совокупясь <объединившись — Е.Ш.> с некоторым числом выбежавших из юрты Камчадалов, взнесут на юрту срубленую под корень превеликую березу, и начнут бить ею в окно или в двери юрты, при чем топая ногами, кричат сколько у кого будет голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствуют, равным образом от мала и до велика, и сей вопль продолжается около получаса. После того выскочит из угла девка, как бешеная, и взбежав по лестнице, за березу схватится, а к ней на помощь прибежит еще баб с десять, но Тоион того острожку стоя на лестнице, не допустит их. Между тем береза спускается ниже, и как с полу достать оную возможно будет, тогда все бабы ухватясь за березу, начнут тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием; но стоящие на юрте держат крепко, напоследок весь женский пол, аки пораженный нечистым духом, попадает на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась: ибо она до тех пор висит на ней, и кричит пока береза концом на полу станет, тогда и она по примеру прочих на землю повергается, так как мертвая.

Всех баб и девок старик по прежнему отговаривает, и всех отшептает скоро, кроме одной девки, над которою он трудился долгое время; она очнувшись закричала необычным голосом, что ей весьма тошно: при том исповедывала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик утешая ея, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила, и рыбьей шаглы <щек, жабр — Е.Ш.> в огонь не бросила.

По прошествии одного или полутора часа, брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посыланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточный. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир Камчадалы разделили по себе, кожи послали перед лестницею, а из березовых обрубков начали делать востроголовых балванчиков, Камуда называемых, во образ тех бесов, кои в женский их пол вселяются во время плясания. Помянутые кожи тюленьи отсулены были тем бесам еще в осени, когда Камчадалы сряжались на тюлений промысл, чего ради и не употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.

Сделав пятдесят пять болванчиков, посадили их рядом, и сперва вымазали брусницею лице им, после того поставили перед них в трех посудах толченой сараны, и перед каждого положили маленькую ложку. Таким образом стояло кушанье несколько времяни; а как болванчики, по мнению Камчадалов, уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам надев на головы травяные колпаки, и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три пучка, и каждый пучек по два человека с воплем и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепы, которые при делании их нарублены.

Около полуночи вошла в юрту шапхадом или выводом баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы, сделанный в начале еще праздника, и ползла вкруг очага; за нею следовали, два Камчадала с тюленьими кишками, сладкою травою перевитыми, и крича по вороньи, кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетные, и кита у ней растерзали, а баба побежала вон тем же выходом; но стоявший вне юрты нарочно для того Камчадал поимал ее, и взведши на юрту, начал спускать по лестнице в низ головою; для принимания ее бросились несколько баб и девок, с таким же как прежде воплем, а после все вместе плясали: кричали до тех пор, пока на землю попадали, при чем было и отшептывание по прежнемуж, а между тем Камчадалы растерзанного малолетными кита по себе делили и ели.

Вскоре после того затопили юрту, и бабы стряпать начали: каждая принесла свою посуду и толкушу, и стали толочь шеламаиное <шеломайник, лабазник — Е.Ш.> коренье, икру и кипрей <род иван-чая — Е.Ш.> с нерпичьим жиром; а как все оное истолкли как тесто, то старик взяв хомягу (посуда <корытце для пищи — Е.Ш.>), ходил по всем бабам, и с каждой брал по ложке толкуши; а собрав отдал хомягу другому старику, который на все нашептывал, и баб падающих отговаривал. Оный старик сел к огню с толкушею, и неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была сбирана; а старик разносил паки по бабам, и каждой давал по ложке вместо жертвенного; между тем вся ночь прошла, и никто из Камчадалов спать не ложился.

На другой день, около девятого часа по утру, посланы перед лестницею две нерпичьи кожи, а между ими рогожа, на которых сели три старухи, каждая из них имела пучек тоненьких ременных гайтанов <шнуров — Е.Ш.>, раскрашеных нерпичьей шерстью и тоншичем; в прислужниках у них был старик, который обрав гайтаны, и обжегши на огне, обратно им отдал. Старухи встав с мест своих, ходили одна за другой по юрте, и окуривали везде обожженными оными гайтанами; а Камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех, сели старухи по своим местам, и одна взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте, прикладывая их ко всем столбам и подпорам в юрте; между тем все Камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по прежнему; тож учинила, обшед юрту и третия, а наконец все попадали замертво.

Прислужник взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице, и по тех пор держал, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним прикоснулись; напоследок роздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу семьи своей, и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.

Спустя с полчаса, Камчадалы послали перед лестницу нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику: после того вошли в юрту два старика, и спрашивали у мальчиков, когда приезжает отец их? на что от всех Камчадалов ответствовано им: зимою. Старики положа перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые сладкою травою обвиты были, вон вышли, но вскоре возвратились в юрту, и начали кричать и плясать, а с ними и все бывшие в юрте кричали.

Между тем вошла шапгадом баба, у которой под пазухой был сделанный из сладкой травы волк, и набитый медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами. За бабою шел Тоион того острожка с натянутым луком, у которых голова и руки обвязаны были тоншичем, сверьх того у Тоиона на поясу, на сайдаке <лук с колчаном — Е.Ш.> и на стреле навешен был тоншичь же повесьмами <пучками — Е.Ш.>. Как баба обошла подле стены в круг юрты, с последовавшими ей всеми жителями того острожка мужеска пола и женска, скачущими и кричащими, и дошла до лестницы, то несколько человек Камчадалов выхватили у ней волка из под пазухи, и взбежали с ним по лестнице под самый верьх юрты; чего ради все бабы обступя лестницу и всякими образы домогались взойти на оную и достать волка; но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых силою с лестницы низвергали, однакож намерения своего не могли произвести в действо; но утрудясь и обезсилев все попадали, и замертво разнесены по местам и отговариваны по прежнему. После того Тоион, который с натянутым своим луком стоял между тем одаль, приступил к лестнице, и стрелял в волка, а прочие мужики стащили его на пол, и растерзав съели, уделя некоторое число медвежья жира для подчивания Хантаев.

О сем действии так как и о китовом, о котором выше объявлено, хотя сами Камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однакож кажется, что оное представляется вместо комедии, только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали; а баснь, которую они представляют, есть следующего содержания:

На некоторой реке жил одинакой Камчадал, имел у себя двух малых сыновей: отходя на промысел, принужден он был детей одних оставлять в юрте, и для безопасности, чтоб не ушиблись, привязывать к столбам. В небытность его приходили к детям его волки, и спрашивали, скоро ли отец их будет? которым они ответствовали, зимою; дети его от того страха чрез долгое время без ума были. Между тем отец с промыслу возвратился, и уведав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка, и застрелил его из лука. Что же касается до китового действия, то травяной кит делается во образ носимого волнами мертвого кита, вороны из кишек во образ воронов клюющих труп его, а малые ребята терзают его во образ Камчадалов режущих жир его.

По окончании игры о волке, старик обжигал тоншичь, которого с каждой семьи по повесьму <пучку, венику — Е.Ш.> огню на жертву собрал, и окуривал оным юрту два раза. Обожженый тоншичь положил он весь на очаг, выключая одно повесьмо, которое на потолок над очагом повесил, где оно висит во весь год.

Вскоре после того нанесли в юрту березового прутья, по числу семей, из которого каждый Камчадал взял на свою семью по одному пруту, и изогнув кольцом пропускал сквозь оное жену и детей своих по два раза, которые выступя из кольца вон, обертывались кругом. Сие почитается у них за очищение грехов их.

Как все очистились, то Камчадалы пошли с прутьями вон из юрты жупаном <прокоп для захода воздуха при топке (казацк., из шапхад) — Е.Ш.>, а за ними следовали и все сродники из мужеска и женска пола. Вне юрты проходили сквозь кольца вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами; Камчадалы сброся на том месте весь тоншичь, и отрясши платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном <т.е. через дымовое «окно» по лестнице — Е.Ш.>.

Из бывших на месте очищения, случилась одна больная девка, которую старик посадя на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку, напоследок отрясши платье ее прутом, опустил в юрту.

После очищения принесли Камчадалы малую сухую птичку, да гольца нарочно для того изготовленных, и пожаря на огне, по частям разделили, и пришед к огню, бросили в огонь в три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают Камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только остроголовы, возрастом с трех-летнего младенца, ходят в лисьем, собольем и рассомачьем платье. Сказывают, что враги к бабам в рот входят до пятидесяти и больше.

Потом затопили юрту, и накаля каменья, начали сухую рыбу варить в корытах, а сваря обливали щербою <ухой — Е.Ш.> хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.

Напоследок должно им было березу из юрты вынесть, чего ради два человека взлезли по ней на юрту, (а по лестнице выходить грех), подали оную сидящим в юрте, которые обнесшись вкруг всей юрты, отнесли оную на балаган, где лежит она во весь год, а почтения ей ни какого не отдается; таким образом праздник их окончился.

У северных Камчалалов есть в обрядах не малая отмена в разсуждении южных. Юрта у них была выметена, над полками сделаны грядки <шесты, перекладины — Е.Ш.>, а на них накладены поперешные колья с обтесаными головками, которые по их называются Урилыдачь. Сверьх Урилыдачей, около очага накладены были сухие дрова для праздничного употребления; за дровами или и закольем на Урилыдачей ездили Камчадалы с церемониями, так как вышеписанные Камчадалы за березою.

Немного спустя, все бабы из юрты вон вышли, и разошлись по балаганам, и несколько помешкав, возвратились. В юрту, входили сперва старухи, после малые девочки и бабы, а наперед себя отпущали они сладкую траву, к которой у некоторых привязан был Кипрей и Юкола; оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два Камчадала, которых и называть буду ниже сего служителями, и вешали на Урилыдачей над их местами. Каждая баба вшед в юрту клала на очаг по немногу тоншичу, а потом отходила на свое место.

Между прочими спустилась в юрту одна баба с двумя двойнишными девочками, у бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и на голове тоншичь, баба сняв у девочек с головы положила на очаг, а после нее и девочки тоншичь из рук на огнище бросили; помянутая баба не мать оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.

После того привели к очагу дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так как и у других был тоншичь, который она сброся на огнище, отрясалась, приговаривая неведомо что.

Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками; служители приносили к ним со всякого угла по пластине юколы, которую они положа на чурки топорами надрубливали приговаривая, чтоб юкола была спора, и из балаганов не убывала, надрубленную юколу разносили служители по тем же углам, и раздавали обратно, у кого взяли, отломя сперва по малому кусочку, и на огнище брося, после того стали они есть, подчивая друг друга с угла на угол, и первый день праздника их в 11 часу по полудни, тем окончился.

На другой день по утру рано, от каждой семьи мужик или баба, поехали по соседним острожкам к друзьям своим, для собирания корму на праздник, ибо хотя у них и своего довольно, однакож по обыкновению их припасы на то время у соседей сбирают, подобно как у наших под наседку яйца.

В острожек возвратились они уже вечером, и затопя юрту, бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренья, и оная стряпня продолжалась почти во всю ночь; между тем огонь на очаге не угасал, но безпеременно курился; ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню по тех пор, пока стряпня окончится, и угашение огня при оном случае за великий грех почитается.

Изготовя кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали <плотно затворили — Е.Ш.>, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обвертывать в тоншичь, накладывать на шеи травяные плетежки, а при всем том неведомо что наговаривая, пробавились до самого свету.

По окончании помянутого действия, служители начали со всех собирать рыбьи головы, обверченые в тоншичь, огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола, от мала и до велика приходили к очагу и бросали с себя тоншичевыя перевязки, а некоторые семьи изогнув кольцом объявленные травеные веревки, сквозь них проходили, а после на огнище клали, сие у них за очищение грехов почитается.

Вскоре после очищения пришел к очагу старик, и пошептав над травою и тоншичем, которые на очаге набросаны были, начал из них веревки вить, а свивши махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что, а по нем и прочие тож делали, сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.

Напоследок Камчадал очищал у очага двойнишных дочерей своих, положа на оный хахалчу рыбку <вид колюшки — Е.Ш.> и омегу <род болиголова, возм. с дурманящим действием — Е.Ш.> из четырех мешечков, которые над постелей своей повесил.

Немного времяни спустя служители со всех четырех углов юрты, крест на крест брали юколу, и подчивали Урилыдачей, а заними следовали и все Камчадалы, и мазали их иной толкушей, иной сараной, иной сунилом <? +— Е.Ш.>, или что у кого пристряпано было, а после стали друг друга подчивать, переходя с одной стороны юрты на другую, подчиваются они, кормя друг друга из своих рук ложкою.

Как обед их окончался, то Камчадалы раздевшись до нага, взяли по хомяге (посуда, с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получа от служителей по тоншичьей перевязке на шеи, которые сняты с Урилыдачей, вышли из юрты вон, и пошли на реку по воду, следуя один за другим рядом; у передовщика была в руках хомяга да толкуша, а у другого хомягаж да лучина. При выходе из юрты двое Камчадалов, из которых одному напереди, другому назади итти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а пришед на прорубь, передовщик околотя оную толкушкою черпал воду, сперва оборачивая хомягу против воды, потом по воде, а по нем и все тож делали, и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С проруби шли они тем же, как и прежде порядком, и взошед на юрту, спускались в оную по веревкам с великою осторожностью, чтоб не расплеснуть, ибо оное за грех почитается, а принимали у них двое подростков, нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили. На юрте стояли они по тех пор, пока от всех посуда с водою принята была; между тем четыре раза кричали они изо всей силы плеща руками и топая ногами, а вшед в юрту, тот, который ходил с лучиною обжигал оную на огне, и обмакивал во все посуды с принесенною водою, напротив того из воды вынув кусок льду в огонь бросил, и воду давал всем пить вместо освященной.

Потом бабы с остальным от подчивания кушанием, пошли по своим балаганам, и там остались, напоследок старики и мужиков всех выслали, а происходило там следующее: сперва старики приказали служителям затопишь юрту; а когда она истопилась, то служители принесли по горсте сухой травы и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки устлали чирелами, (травяными рогожами) в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншичь, и поменявшись друг с другом, повесили оный на спицы, служителям отдали приказ, чтоб в юрты и из юрты никого не пускали, и юртеную дверь наглухо закрыли, а сами легли, и имели между собою разговоры о промыслах звериных и рыбных.

Несколько времяни спустя, приказали они одному служителю за дверь пощупать, а после открыть и принесть с балагану рыбью щеку, да целую рыбьюж голову, а самому ему на балаган ходить не велели.

Принесенную щеку и голову рыбью принял старик, и обертя в тоншичь, нечто пошептал на них, и сел у очага, а к нему приходили прочие старики, и потоптав объявленную щеку и голову, перешед через огнище, возвращались на свои места, потом служители вышли из юрты вон, и тем окончалось первое тайное их действие.

По прошествии двух часов, собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года или хворали или тонули. Бабы всем мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем, и дав им в одну руку тоншичу, в другую сладкой травы, выслали вон из юрты; при выходе обносили они сладкую траву вкруг лестницы, и взошед на юрту, обошли оной вкруг три раза по солнцу, а после того стоя на верьху юрты, рвали намелко сладкую траву и тоншичь, и бросали в юрту, а перебросав и сами входили, и сняв с себя тоншичевые перевязки на огнище клали, и потоптав ногами те, которые хворали, отходили по своим местам, а которые тонули, те легли на огнище, и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали и кликали поимянно, от кого тогда требовали помощи, которые пришед к очагу с пеплу их, аки бы из воды таскали.

Напоследок принесена рыбья щека, и брошена на огнище с приговором ту, ту, ту, и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки рогатки, и разбросаны по полу; между тем служители побывав на дворе жирники загасили, чирелы, которыми юрта устлана была, собрали и расклали маленький огонь, а в него положили камень, и сжегши все перевязки, бывшие на головах у больных и у утоплеников, приказали ребятам погасить оный каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дня ни чего больше не происходило. На третей день по утру рано затопили юрту, и положили перед огнем два пука сухой травы или соломы, и прутья вместе связанных, и праздничные служители стали один у одного, а другой у другого пука. Как огонь разгорался, то они поменявшись пуками, начали их развязывать, и прутье роздали по мущинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольцы вили, с некиим наговором солому всю перенесли на одну сторону очага, и стали делать Пома <Крашенинников здесь поясняет: «Что значит оный Пом и для чего делается, того и сами Камчадалы сказать или не умели, или не хотели»; ниже он сопоставляет Пома с Фаллами, описанными Лукианом — Е.Ш.>.

Сделали его на подобие человека, вышиною около полуаршина, а тайный уд приплели ему сажени в две и доле, и положили его головою к огню, а тайный уд к потолоку привязали. Между тем, как Пома делали, несколько человек взяв по одной травинке, выходили вон из юрты, и обтерши столбы у своих балаганов, возвратились в юрту, и бросили оные в огонь, а с ними вместе и раздаванное прутье сожженож было.

Как Пом несколько времени повисел, то старик пришед отвязал его, и согнув тайный уд кольцом обжег на огне, и махал им, по юрте приговаривая уфай, а за ним и все бывшие в юрте то же кричали, напоследок сожгли реченного Пома.

По сгорении Пома, стали месть юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждый Камчадал брал по маленьку, и относил в лес усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят; в то же время и бабы все на юрту вышли, и стали в кучу.

Камчадалы возвратясь из лесу, кричали, стоя на юрте, четыре раза, плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на них места сели бабы, и многократно кричали Алулулу.

Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, но сидевшие на верьху бабы, ухватя оные, обратно в юрту метали, и чтоб мущинам ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их испосели сами; мущины взбежав по лестнице, силою двери раскрыли, и вышед на юрту баб долой сгоняли, между тем другие головни метать успевали; но понеже бабы мущин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти не возможно: ибо головни как ракеты, то в верьх, то в низ безпрестанно летали; и продолжалось сие веселие их с полчаса. Напоследок бабы попустили головни выбросать, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать, по тех пор таскали и мучили, пока они от других вышедших на помочь не выручены были.

После объявленной потехи, бабы попев несколько на верьху, стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, от чего происходило между ими сражение, и которая сторона перемогала, та бабу, как в полон отводила.

Когда случается, что бабы взяты бывают на противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников, равным числом завоеванных, а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит, как бы войною для их освобождения, при чем не малый бой происходит.

По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли с Урилыдачей и по другим местам висевший тоншичь, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на лотке искрошили и поставили у лестницы по правую сторону, после того пришел старик и перебросал в огонь большую половину рыбы приговаривая та, то есть возьми; а остатки разделили служители по Камчадалам имеющим у себя маленьких болванчиков Урилыдачь называемых; головни после сего огня вон не мечутся, но перегарают в юрте.

Наконец делили они по себе омег, который остался в мешечках, после очищения двойнишних девок; самое последнее действие их праздника сходить в лес, и поймать маленькую птицу, которая жарится и делится по куску всем Камчадалам, и которую каждый надкушав, в огонь бросает.

Сей праздник праздновали Камчадалы до прибытия Россиян по целому месяцу, начиная с новолуния.

Грех. Камчадалы почитают за грех драться или ссориться над кислою рыбою, опасаяся совершенной погибели. Грех совокупляться с женою, когда с собак сдирают кожи, опасаясь чесотки. Грех соскабливать снег ножем с обуви, веря что от того приключится буря; грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде, опасаясь нещастия в ловле и чирьев; грех ножи или топоры точить в дороге опасаясь погод <осадков — Е.Ш.> и бури. Главный грех у них скука и безпокойство, которого убегают всеми мерами не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть нежели не жить, как им угодно, от чего частые самоубийства происходят. <фактич. краткий пересказ по Крашенинникову (см. в ст. вера) — Е.Ш.>

Гусь красный, Калмыки думают, что в сей птице живет злой дух, и когда по случаю увидят красного гуся, то клянут его чрезмерно, и лице свое отвращают, так как от нечистой птицы.

Дажбог, Дашуба или Дажба, Славенский Киевский бог, почитали его богом подателем благ, и также еще богом богатства, имел храм в Киеве.

Двойни. В России у простолюдинов раждающияся двойни предзнаменуют дому щастие; а у Камчадалов почиталося то за превеликое нещастие, и одному из рожденных неотменно должно было по явлении на свет вкусить смерть, так как и рожденному в худую погоду, однако сего иногда примиряют с бесами. См: Шаманы.

Деньги медные, виденные во сне, медные деньги значат слезы.

Дидилия, под сим именем почиталась у некоторых Славян богиня родов или родин, которую и молили о плодородии детей.

Дид или Дидо, бог Киевский, почитаем был богом отвращения любовной страсти, так как брат его Лельо возбуждением оной.

Догода, Славянский зефир, которого признавали богом производителем тихого и приятного ветра и ясной погоды.

Дождь, ежели кто выехал в дорогу, а в то время пойдет дождь, то значит сие благополучную дорогу, да и во всяком предприятии шествие дождя почитают за щастие.

Доки, так называются в деревнях те люди, которые всякое чародейство или порчу отговорить, то есть отвратить могут, а сами чародейства производить не в силах.

Домовой, или дедушко домовой, верят, что во всяком доме живет чорт, под именем домового, он ходит в доме по ночам во образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется не ко двору. Говорят, что он тем лошадям, которых любит, заплетает на гриве косы и подкладывает сено, завивает, также и мужикам в бородах косы, коих любит; но коих не любит лошадей, у тех расплетает, и почти всю гриву выдергивает, также будто подбивает лошадей под ясли, от чего лошадь поднимает в конюшне великий стук, иногда же находят ее в великом поту, или мыле. Когда домовой покажется ночью без огня спящим людям, что делает особливо во образе монаха, то смелчаки спрашивают к добру или худу, и он ответствует, что будто и сбывается. Ежели кого в доме не полюбит, то делает ему всякие страхи и беспокойства, бросает в него всячиною однако не попадает, хлопает дверьми, наваливается на спящих, так что ни коим членом двигнуться невозможно, хотя память и есть, и ежели придавленный им ощущает его мохнатым, то значит к добру. Перед бедою он воет, наконец щиплет до синя, но боли на том месте не бывает; когдаж хозяину умереть, то домовой по всякую ночь воет. Вотяки называют домоваго Албаст и Коболт, живет он в пустых домах, деревнях, и не только там, но и в банях их шалит, в разсуждении чего и сожигают они ветхие свои избы и другие строения.

Доржа-Зодьба, Еркетю и Дойшин-Бурхани, духовные Калмыцкие книги высоко ими почитаемые, между которыми однакож Доржа-Зодьба великое преимущество имеет. См. Вера.

Дорога, в понедельник выезжать в дорогу не должно, уверяют, что оная благополучна быть не может, также добра не предвещает, когда перебежит через дорогу заяц, или другое животное. Когда кого провожаешь, и хочешь, чтоб опять скорее иметь с ним свидание, то при последнем прощании, и возвратившись домой, должно скорее назад оглянуться.

Дедушка водяной. Сии отменные черти живут в воде, а особливо мутной, то есть лиманах или ильменях, рукавах, заливах, озерах, болотах и генерально подле мельниц. См: водяной дедушко.

Дятел, птица. Вотяки обожают сию птицу в таком разуме, чтоб он не вредил их лесов, и для сего поимав оного, делают в лесу клетку, где несколько времяни его питают, а потом сделав ему публичное моленье, отпускают на волю; а чтоб не вредил он бортевых их деревьев, то приносят ему в жертву дикую утку. Ежелиж черный дятел, перелетит через дорогу, либо ворон, или кокушка сядет на кровлю, также естьли увидит и то, что иож бегает, то все сие предзнаменует смерть или тяжкую болезнь.

Ехо, когда кто кричит в лесу или на берегу реки, то ехо обыкновенно слова его повторяет, о сем утверждают, что ето отзывается леший, имея намерение заманить к себе в жилище кричащего человека, также и того, который будет играть на каком нибудь инструменте.

Железница, или бешеная рыба, водится в великом множестве в Волге; рыболовы и прочие простолюдины уверяют, что ежели кто оную рыбу употребит в пищу, то неотменно сойдет с ума, для чего попадающуюся ее в невода многим количеством бросают опять в воду, или отдают за ничто Мордве и Чувашам, которые употребляя ее в пищу с ума не сходят.

Жертвы, есть еще в Российской империи такие области, где идолопоклонство не совсем истреблено: например, Российский Лопарь приготовляясь к такому обряду очищается, и привязывает крепко всех собак, чтоб которая нибудь не перебежала через его дорогу, и потом взяв с собою кости, или рога требуемого богами в жертву зверя, пускается в путь к святому месту, не говоря о том ни кому, а увидев оное, кидается опрометью на земь и ползет к своей святыни. Потом возлагает приношение свое на жертвенник, молится приложа лице свое к земле, и встав возвращается в свое жилище. Большая половина жертв остается просто на месте, а от того превеликие скопляются груды костей и рогоз, но некоторые и зарывают оные, потому может быть, что дарят подземным божествам. Мяса не приносят они ни когда в жертву, будучи крепко уверены, что боги не приминут покрыть оным кости. Ежели собака примется глодать жертвенную кость, то должно ее убить, и вырезав из нее ту же самую кость, которую она изгрызла, положить вместо оной на жертвенное место. Иногда выпускают они кровь назначенных в жертву зверей в реку, или проливают молоко, либо вино на земь в жертву для умилостивления к себе земных и водяных богов, см: вера.

Заговенье, суеверные женщины в заговенье не шьют, и верят, что от того непременно сделается заусеница или нохтоеда неизлечимая.

Замки, суеверные старухи кладут под порогом замки, в то время, как жениха с невестой ведут из церкви, и когда они перешагнут чрез незапертый замок, то тот час его поднимают и замыкают, и ключь бросают в реку или колодез, чтоб жили муж с женою согласно.

Заспать младенца, безпечные, а от того крепко спящие, или пьяные женщины часто сонные придавляют младенцов, клав с собою, на постелю, что и называется заспала. Кроме непростительного сего согрешения верят, что душа оного младенца не наследит уже царствия небесного; а сие смешное произвело еще невероятнейшее суеверие. Разсуждают простаки, что такой женщине должно стоять в церкви одной три ночи, очертившись кругом мелом, которое очерчение должен учинить священник. В первую ночь будут ходить мимо ее бесы, и нося ее младенца ей показывать. Во вторую ночь нося мимо ее будут его давить, бить и щипать, и говорить ей, что бы она вышла только из круга, то и отдадут они ей младенца; а как скоро она из него выступит, то и будет добычею дьяволов. В третью ночь мучат его несказанно, увещевая ее, чтоб вышла она из круга, а когда не выдет, то измучат его до смерти. По вспетии же петухов они изчезают и оставляют матери младенца мертвого, которого она показывает после всем и учиняет ему должное погребение.

Затмение, всякое затмение лунное и солнечное, по уверению грубых невежд значит неотменно общественное нещастие, то есть или мор, или войну, наводнения, пожары и прочая, и даже до ныне никто уверить не может; сей сожалительный человеческий род, что то неотменные действия натуры, и порядочных расположений оной правила, ибо сие предано им от древних писателей, как например: Тоя же зимы (1202 года) быша знамения многа на небеси, в пять часов нощи потече небо все, и быть червлено яко кровь, и бе видети снег на земли и на хоромех, яко кровь пролиянна, и мнози видеша течение звездное на небеси, и отторгахуся звезды от небеси на землю, и сия видеша человецы ужасошася зело, мняше яко конец миру грядет, понеже убо знамения на небеси, или в звездах, или в солнце, или в луне, или инем чем бывают не на добро, но проявляют, или глад, или смерть, или ратных нашествие, или междуусобныя брани и рати. А Вотяки ежели приметят солнечное или лунное затмение, то говорят, что оборотень прикоснулся к солнцу или луне.

Звероловительства. Вогуличь собираясь на звериный промысел, берет с собою какую нибудь вещь для щастия, например: из чурки выделанную колодицу с пришибенным соболем, или в кабкане пойманного зверя, и сему подобные другие. Оную вещь столь долго хранит и почитает, пока бывает удача в промысле, в противном случае бросает с презрением, ломает и ругается ею так, как вредной, придавая ей прозвание шайтана, то есть чорта. Сие значит, что суеверы почитают ту вещь за свято, от которой надеются себе, какой нибудь прибыли.

Земля, все простолюдины верят, что земная твердь основана на четырех превеликих китах, которые держат на себе сию грамаду, и один уже из сих китов умер, от чего и последовали великие на земле перемены; а как все оные перемрут, то тогда последует преставление света.

Зеркало, начало сей вещи суеверы производят от следующей причины: некоторый монах спасаяся в пустыне, и читав в священном писании сии слова: просите и дастся вам, усумнился, и желая удостовериться, что все ли получить может, чего захочет, пошел просить к некоторому царю дочери его себе в невесту. Царь почудясь сему требованию, сказал о том своей дочери, которая столь же удивившись, ответствовала отцу своему, как сие дело чрезвычайное, то должно, чтоб монах, ежели хочет получить меня в невесту, сделал также чрезвычайное, то есть, принес бы мне в подарок такую вещь, в которую бы я всю себя видеть могла, а сие происходило еще тогда, когда зеркало выдумано не было. Монах сие услышав, пошел искать такой вещи. Ходя по лесам долгое время, вошел он в некоторую пустыньку, которая тогда ни кем не была обитаема, посидя несколько времяни, услышал он тяжкий стон, а на вопрос его ответствовано ему: почтенный монах, сжалься на мое страдание; ибо уже несколько лет заключен я в сем рукомойнике обитавшим здесь монахом, выпусти меня из сей темницы, и я тебе могу услужить, всем тем, чего ты пожелаешь. Монах имея к тому случай, предложил ему о той вещи, которую дьявол доставить ему и обещал, он снял с рукомойника крест, и его выпустил. Дьявол в скором времяни принес к нему зеркало, которое монах взяв в руки, чрезвычайно удивился, и отнес оное к царю, однако от брачного супружества отказавшись, пошел умолять о своем согрешении, в том, что он возъимел сомнение противу священнаго писания. И как сия вещь доставлена монаху дьяволом, то для того раскольники в зеркало никогда не глядятся, и во всех их домах ни единого не отъищеш, кроме как у светских раскольников, ибо между оными есть и таковое разделение.

Зимцерла, богиня владычествующая над началом дня, то есть заря.

Змеи, сии пресмыкающиеся почитались у некоторых Славян домашними богами, им приносили в жертву молоко, сыр, яицы, и все то, что на стол поставлялося. Запрещено было всем делать сим животным вред; а в противном случае жестоко наказывали, а иногда и жизни лишали преступников сего закона. Уверяют, что сии гады входят к человеку во внутренность. Ежели спящему на поле, когда грезилось, что, он пил весьма студеную воду, естьли ему тошнится по утрам, ежели мерещится, что у него в животе ворочается или раздувается живот, то никто уже не смеет сумневаться, что у него в желудке обитает змия. Такова поят парным и наговоренным коровьим молоком, смешанным с конопляным маслом столько, сколько желудок его вместить может, потом привязывают его за ноги в жарко натопленной бане к потолоку, и держат до тех пор, пока не вырвет из него, как говорят черенки, с которою рвотою, по уверению их, и змея выходит.

Змеи огненные, к некоторым женам и девицам летают ночью огненные змеи, то есть воздушные дьяволы, и имеют с ними плотское совокупление, от чего те женщины весьма худеют. Проезжающие в зимнее время ночью поля, видят падающие с неба звезды, кои также почитают за оных же дьяволов, и крестяся произносят сии слова: аминь, аминь разсыпся.

Знамение см. затмение.

Знич, священный неугасаемый огонь: по многим Славенским городам имел храмы, жертвовали ему частию из полученных от неприятелей корыстей, и пленными Христианами; в тяжких болезнях имели к нему прибежище. Корыстолюбивые жрецы обманывали народ, сказывая ответы болящим, о которых уверяли, что будто получили их чрез вдохновение сего божества.

Золотая баба, богиня некоторых Славян: храм ее стоял при реке Обиго <Оби (?) — Е.Ш.>, в руках держала она младенца, коего называли ее внукою, подле ее истукана лежало множество музыкальных орудиев, от которых повсеминутно происходил шум во храме. Она почиталась пророчицею и давала ответы. Никто не осмеливался пройти мимо ее без принесения какой нибудь жертвы; а ежели ничего не имел, то вырывал из платья своего волос, подносил ей оный, кланяяся в землю, и тем ее чтился умилостивить

Зубы, когда у детей падают зубы, то велят ребенку стать к запечке задом, и бросить зуб за печь, приговоря сие: мышка, мышка, на тебе репяной зуб, а ты дай мне костяной, веря, что от того зубы скорее и без боли ростут.

Зевана или Зевония, богиня Славенская, оная почиталася богинею рощь и лесов, и ей молились о щастливых звероловительствах.

Игра бесова, когда какая Башкирка не за долго до разрешения от бремени впадает в болезнь, а особливо когда будет чувствовать отменное в животе давление, или судорожные порывы, то Башкирцы без всякого сомнения приписуют сие прикосновению нечистого духа; в таком случае призывают своих чародеев, называемых Шайтан-Курязя (Чертовидца), который с великими обрядами делает с чертом сражение и его прогоняет, и сие то называют они игра беса.

Идол, сделанный руками человеческими болван, которых древние идолопоклонники почитали за богов под разными имянами и видами. Кроме видов человеческих были идолами, и ныне язычниками почитаемые, дерева, звери, птицы и прочая, например: Вогуличи покланяются подобной видом оленю скале; Вотяки почитают своим идолом ветви пихтового дерева, а других идолов носят в своих сапогах ходя на звериный промысл; Камчадалы чтут жерди с обвостреными головками; Остяки признают за богов куклы. Курильцы щепки или стружки. В семидесяти верстах от Обдорска, в лесу стоят и ныне такие идолы: один представляет мужеское, а другой женское лице, одетые сукном и мягкою рухлядью <мехом — Е.Ш.>, обвешены жестяными изображениями зверей, людей, птиц, лодок, рыб и прочего; кругом их лежат котлы, чашки и другая домашняя утварь, а на деревах около их шалашей висят содранные шкуры со зверей, принесенных им в жертву; да и по другим местам населенным язычниками, таковые же есть идолы. см: вера. Домашних же своих некоторых идолов помазывают они жиром и кровью в знак даваемой им пищи. Язычники идолов чтут много, но не получая от них помощи, поступают тому и противно. Например Остяки, когда приметят, что нет хворому от идола помощи, которого они просили, то ругают его бранными словами, низвергают, а иногда и колотят.

Изурочить, кто вдруг кому подивится, или скажет он слава Богу здоровенек, и тот похудеет или занеможет, про такого говорят, что он изурочил, и у него слово худо; а ежели только поглядит, и человек от того или скотина захворает, то говорят, глаз у него благ, дурен, или изурочлив.

Изюм, раскольническая шайка, называемые подрешетники, употребляют изюм вместо причащения святых таин, напояя оный некою отравою, и тако вкусившие от тех ягод желают себе смерти, и хотят, или сожещися, или удавитися, или в воде утопиться, и многие во иступлении ума своего сами себя погубили.

Икать, ежели кто икает легко, то верят, что его в то время кто нибудь поминает, а когда икает тяжело, то его бранят.

Ильин день, то есть день святого пророка Илии: Пермяки собираются в сей день из двух или трех деревень в одну, и приводят с собою быка или теленка, которого закалают и обществом употребляют в снедь. И так пророк Илия умоляем бывает от них приношением быка; а Прокопий закланием барана. В сей день ни где не выгоняют стада, веря и других уверяя, что в сие время все свирепые звери и ядовитые гадины оставляя свои норы, ходят по лесам свободно.

Ильмер, первенствующий Вотяцкий бог. см: вера.

Имя, некоторые суеверы при крещении детей дают им другие имяна, а первое прилежно таят, веря яко бы не ведая первого, или подлинного имяни, колдун им не может ничего учинить, то есть, не может сделать их оборотьнями и прочим. При рождении посылают на улицу, и кто первый на встрече попадется, то дают младенцу его имя, и призывают иногда и в кумовья его, мня, что от того младенец будет долголетен. Корякам дают имя старые бабы, ставят две палочки, и перевязывают ниткою на средине, вешают на ниткеж камень обшитый в кожу каменного барана <вид баранов с шерстью скального цвета — Е.Ш.>; а при том неведомо что шепчут; и спрашивают у камня, как назвать младенца, напоминая имяна его сродников, и на котором имяни покачается камень, то бывает младенцу и имя.

Имянины, когда празднуют день чьего нибудь тезоименитства, то в начале самом обеда, берут со стола большой нарочно для того пирог сделанный с кашею, и разламывают оный над головою имянинника, что знаменует целый будущий год жить ему в благоденствии, и чем более разсыпается по нем каша, тем жить ему достаточнее. И надобно также неотменно, чтоб вовремя празднества оного былоб что нибудь разбито, сие также знак благополучия; а когда того не случится, то бьют нарочно рюмку или стакан. Здесь <в СПб — Е.Ш.> и в Москве посылают к имяниннику подарки; а в других городах имянинник заказываешь маркитанту, или булочнику печь сгибни <витушки, род калачей из согнутого вдвое теста — Е.Ш.>, и посылает по одному ко всякому из своих родственников.

Иргибашь-Юма. Божество Черемис обитающих в Башкирии, см: вера.

История, некоторые истории, и летописи наши наполнены многими суеверными повествованиями, которые и до ныне служат великим развратом непросвещенным Россиянам: я удоволюсь выписать некоторые из летописца названного Никоновским; где грубость невежества прошедших веков довольно откровенна, а оный напечатан без всякой вычистки, не смотря на то, что о случаях наносящих соблазн, никтоб сожалеть не стал, ежели бы они в печатании и пропущены были, понеже для просвещенного человека служат они вздором, для простолюдина соблазном; а для истории излишеством, например <перевод нижеследующей цитаты на совр. язык см., напр., в http://travnik.mosoblast-vostok.ru/saxaroff/sax_04.htm и http://travnik.mosoblast-vostok.ru/saxaroff/sax_05.htm (см. тж. историю о вырезании из тел скрытого добра ниже в ст. Обилие держать) — Е.Ш.>:

Того же лета 6632 <1124 — Е.Ш.>, восташа волсви <волхвы — Е.Ш.>лживии в Суздале, избиваху старую чадь <старейшин — Е.Ш.> бабы, по дьяволю по учению и бесованию, яко сии держат гобино <богатство — Е.Ш.> и жито, и голод пущают и бе <был — Е.Ш.> мятеж велик, и глад по всей стране той, яко же мужу своя жена даяти да ю <чтобы ее сохранить — Е.Ш.>, кормят себя челядином.

В сияж времяна прииде волхв прельщен бесом, и пришед к Киеву глаголаша сице <тако — Е.Ш.>: поведая людям, яко на пятое лето Днепру тещи на вспять, а землям приити на иная места, яко стати Греческой земли на Руской, а Руской на Греческой и прочим землям изменитися, его же невегласи <невежды — Е.Ш.> послушаху, вернии же насмехахуся глаголюще: бес тобою играет на пагубу тебе, се же и бысть ему во едину убо нощь бысть безвести: беси бо подкнуша на зло водят, по сем же насмехаются, ввергше в пропасть смертную и научивше глаголати, яко се скажем бесовское научение и действо.

Бывши бо единою скудости в Ростовстей области, востаста два волхва от Ярославля, глаголюще: яко мы свемы <знаем — Е.Ш.>, кто обилие держит и придоста по Волзе, где приидоста в погост, ту лучшая жены наричуще, глаголюще; яко сия жито держит, а сия мед, а сия рыбу, а сия скору <шкуры — Е.Ш.>, и привожаху <приводили — Е.Ш.> к ним сестры своя и матерь и жены своя; они же в мечтании прорезоваше им за плещима <плечами — Е.Ш.>, и выимаста любо жито, любо рыбу, любо белку: и убиша многи жены, имения их отнимаху за ся, и приидоста на Бело озеро, и бе <было — Е.Ш.> у них иных людей триста.

Того же лета случися приити от Святослава, дань емлюще Яну сыну Вышатину: и поведаша ему Белозерцы, яко два волхва пришли, и ужа многих по Волзе и Пошексне погубили, и пришли еще, семо <сюда — Е.Ш.>. Ян же испыта, чьи есть смерди; и увидев же Ян яко Князя его, и посла к ним иже около его суть, и рече: выдайте волхвов тех, семо яко смердиев Князя моего и мои, они же сего не послушаша: Ян же сам поиде без оружия, и реша <сказали — Е.Ш.> ему отроцы его: не ходи без оружия изсоромотят <посрамят — Е.Ш.> тя, он же повеле взять оружие отроком; беста бо с ним ВI. <12 — Е.Ш.> отрок, и поиде к ним по лесу; они же сташа испочнившеся <изготовившись — Е.Ш.> противу; Яневи же идущу с топорком, выступиша от них три мужа, и приидоша к Яневи, рекуще ему: видя идеши, на смерть не ходи; Яневи же повелевшу бити я <их — Е.Ш.>, к прочим же поиде, они же сунушася на Яна, един же грешись топором; Ян же оборотя топор и удари тыльем, и повеле отроком своим сечи их; они же побегоша в лес; убиша же ту Попина <попа — Е.Ш.> Янева; Ян же шед во град к Белозерцом, и рече им: аще не имете <если не схватите — Е.Ш.> волхвов тех, не идут от вас за лето <т.е. год останется на постое с дружиной — Е.Ш.>; Белозерцы же шедше яша <взяли — Е.Ш.> их, и приведоша их к Яневи, и рече им Ян, что ради толико погубиста человек? онем же рекшим <те ему отвечали — Е.Ш.>, яко ти держат обилие, да аще <если — Е.Ш.> истребим сих, да будет обилие, аще хощеши пред тобою вымем жито, или рыбу, или иное что. Ян же рече: по истине лжа то есть: сотворил есть Бог человека от земли, составлена костьми и жилами от крови, и несть в нем ни что же, но токмо Бог един весть, она же глаголаста <они же сказали — Е.Ш.> вемы <знаешь — Е.Ш.>, како есть сотворен человек? Ян же рече: како? они же реста, Бог мывся в мовнице, и вспотев отреся ветхом, и сверже с небеси на землю, и распреся <поспорил — Е.Ш.> сатана с Богом, кому в нем <т.е. из выброшенной ветошки — Е.Ш.> сотворити человека, и сотвори диавол человека, а Бог душу в онь вложил, тем же аще умрет человек, в землю идет тело, а душа к Богу идет, и рече им Ян: по истинне прельстил есть вас бес, коему Богу веруете? и реша Антихристу, он же рече им: то где есть? они же рекоша, сидит в бездне, и рече им Ян: то кии то Бог седит в бездне, то есть бес, а Бог есть на небесех, седит на престоле славимый от Ангел, иже <которые — Е.Ш.> предстоят ему со страхом, немогуще нань <на него — Е.Ш.> зрети, а сих Ангел свержен бысть за гордость с небеси, его же вы глаголете Антихриста и есть в бездне, яко же вы того глаголете ждуще, егда снидет Бог с небеси сего Антихриста, ем свяжет узами, и посадит в огне вечнем с слугами его, иже к нему веруют; вам же и зде прияти мука у меня, и по смерти тамо. Онем же глаголющим <те ему отвечали — Е.Ш.> наши бози поведают, не можеши нам сотворити ни что же; он же рече им: лжут вам бози ваши; они же реша, нам стати пред Святославом в Киеве, а ты нам не можеши сотворити ничто же? Ян же повеле бити и торгати <драть — Е.Ш.> брады их, сям же биенным и поторганным, рече им Ян: что вам бози ваши скажут, онем же глаголющим, стати нам пред Святославом, и повеле Ян клячь <кляп — Е.Ш.> вложити во уста их, и привязати их ко упругу <мачте — Е.Ш.>, и пусти пред собою в лодьи, а сам за ними пояде, и сташа на усть Шоксны, и рече им Ян: что вам бози ваши поведают, они же реша: тако молвят бози наши, не быти нам живым от тебе, и рече им Ян: то вам право поведали; они же рекоша: аще наю пустиши, много ти добра будет; аще ли нас погубиши, то многу печаль приимеши и зло; Ян же рече: аще вас пущу, то зло ми будет от Бога, и рече Ян к повозникам: аще кто у вас убиен бысть от сих, они же реша: у меня мати, а другии рече: у меня сестра, у меня жена; Ян же рече им; мстите своих; они же поимше их бита, и возвесиша их на дуб, отместие приимше от Бога и о правде; Яневи же <людей Яна — Е.Ш.> идущу во свояси, в другуюж нощь медведь взлез угрызе их, и тако погибоша наущением бесовским, инем <вот, иные — Е.Ш.> ведуще и глаголюще, а своя погибели не сведуще, аще быста <если бы — Е.Ш.> ведали: не бы пришли на место се, и деже ятыма быти има, аще и ята быста <где хотели поесть, там съедены были — Е.Ш.>, почто глаголаста, не умрети нама; оному мыслящу убити я <убиту быть промыслено — Е.Ш.>, но се есть бесовское наущение, беси бо не ведают мысли человеческия и тайны несведуще, Бог же един весть помышления человеческая, беси бо не ведают ничто же, суть бо немощни и худи взором, яко и се скажем о взоре их и о немощи и обмрачении их.

В сия бо времяна и в лета, сия ключися некоему Новгородцу приити в Чудь, и прииде к кудеснику, хотя волхвований от него, он же по обычаю своему, хотя начати, и призывати начат бесы в храмину свою; Новгородец же той седе на пороге тоя храмины; кудесник же лежаше оцепенев и шибе <шибанул — Е.Ш.> им бес; кудесник же встав, рече Новгородцу: бози не смеют приити, нечто имаши на себе, его же боятся, он же воспомяну на себе крест, и отшед поставя крест, кроме <в отдалении — Е.Ш.> храмины тоя, он же начат призывати опять бесы; беси же метавше им <войдя в него — Е.Ш.> поведаша, что ради пришел есть? по сем же начат вопрошати его, его же носим на себе креста, он же рече: то есть знамение небеснаго бога, его же наши бози боятся, он же рече: то кацы <каковы — Е.Ш.> суть бози ваши, да где живут? он же рече: бози наши живут в безднах, суть же образом черны и крылаты, и хвосты имуще, восходят же и под небо слушающе ваших бог вашиж, боги на небесех суть, да аще кто умрет от ваших людей, то возносим есть на небо, аще ли кто от наших людей умрет, то носим есть к нашим богом в бездну, яко же бо есть и грешницы во аде суть ждуще муки вечныя, а праведницы в небесных жилищах водворяются со Ангелы; сице бо есть бесовская сила и лепота и немощь, тем же прельщают человеки веляще им глаголати видения являющеся им несвершенным верою, являющеся во сне инем в мечте, и тако волхвуют научением бесовским. Паче женами, бесовская волшвления бывают изкони бо; бес же прельсти, и жена мужа, такожде в родех мнозех все жены волхвуют чародейством и отравою и иными бесовскими бездми, но и мужи прельщени бывают невернии от бесов яко же се в первыя роды.

Предивно бысть в Полотске в мечте бываше в нощи, стоняше тутно по улицам аки человецы рищуще беси, аще кто вылазяше из хоромины, хотя видети и уязвлен бываше невидимо от бесов язвою и с того умираху, и не смеяху излазити из хором, и по сем начата во днех являтися на конех и не бе их видети самих, но коней их видети копыта, и тако уязвляху люди Полотския и их область, тем бо и человецы глаголаху, яко на яве биют полочаны.

Иомалла или Ямалла, божество Чудских Славян; идол сей сделан был из дерева, на шее имел дорогое ожерелье, а в руках держал великую серебряную чашу, в которую покланяющиеся клали деньги, принося оные в жертву.

Каба, богиня Черемиских женщин. см: вера.

Калдыни-Мумас, первенствующая богиня Вотяков; а особливо Вотяцких женщин, которые молят ее о рождении детей, а девицы о благополучном замужстве. См: вера.

Камень, сидячие Коряки народ Камчадальский, многие имеют вместо жен простые камни, одевают их в платье, кладут с собою вместе спать, и времянем шутят с ними и забавляют, как бы чувствующих забавы.

Камуда, Камчадальский женский божок. Божки сии делаются остроголовыми, и почитаются за тех бесов, кои в женский пол вселяются во время плясания.

Канон, на каноне праздника святого Николая чудотворца, по городам и деревням возят обыватели боченки с пивом к каждой церкве, и черпая или цедя из оного по кружке, подают в церьковь, а при том и по восковой свечке, которое пиво священники сливая в ушаты, делят после по себе, и сие то пиво называется каноном.

Капко-Ороло, Черемиса и Чуваши признавают сего за слугу их божества. См: вера.

Каша, когда варившаяся в печи каша выдет на поверхность горшка, и сия выпуклость иметь будет наклонение в зад печи, то сие знаменует щастие и изобилие, а когда в устье печи, то предвещает раззорение дома и бедность хозяину.

Кереметь, божество Черемиское и Чувашское, так как и Кереметь-Кайка и Кереметь-Пиим. Но Кереметем называется у них и молитвенное место.

Кикимра, кикимры суть женщины унесенные в младенчестве чертями, и посаженные на несколько лет колдунами к кому нибудь в дом, которые бывают невидимы, однако иные из них с хозяевами говорят, и обыкновенно по ночам прядут, и хотя никакого вреда не делают, но наводят великий страх своим неугомонством. Говорят, что и мужеск пол, таким образом, сажают в домы, которые унесены в младенчестве от матерей и воспитаны нечистыми духами, и сии называются дьявольское навождение. Также сажают плотники в дом дьяволов или кикимр, когда им не заплатят за работу надлежащего; но оный дьявол не столь спокоен бывает, ломает все в доме, делает шум и стук, и наконец самого хозяина выживает из дому, от чего избавляют доки, или те же плотники, получив сполна за работу. Древние Славяне кикимру почитали ночным божеством и сонных мечтаний.

Кичеба, богиня Черемиских женщин, мать солнца. См: вера.

Кладбища, многие могилы и кладбища почитают язычники и магометане за святые, веря, что во оных погребены их угодники. В пригороде Билярске кладбище называют тамошние жители Балын-гус. Магометанцы не только здесь живущие, но и Башкирцы из отдаленных мест съезжаются летом к сим развалинам, признавая их местами священными; они веруют, что внутрь каменных зданий погребены их святые, которые не только в жизни своей, но и ныне еще делают различные чудеса. Набожность и суеверие сих народов достойно также особливого описания: ибо некоторые из них собирающиеся на место сего моления от самой подошвы до развалин, находящихся на берегу горы, идут, падши на колена свои, почитая святых; чтут они и источник вытекающий из сей горы. Воду его называют они освященною, представляя себе, будто бы святой их, который жил близ его, вкушал и обмывался в сем источнике: и для сего наливают они ею нарочно привозимые с собою сосуды, и увозят по своим домам, признавая, что она изцеляет их от многих болезней. По окончанииж обыкновенных молений, сходят они на низ горы, где убивая гусей, овец и других животных, приготовляют в честь своих святых, и для празднества своего наилучший обед, и не только те, которые съехалисъ для моления, но и Християне из любопытства смотреть их приходящие могут быти участниками их празднования и веселостей.

Почтение к сим развалинам осталось между Татарами от времян праотцов их бывших обладателями сей страны; можно узнать оное из слов, видимых во владенной крепости Билярских жителей. Татарские Цари приставляли безпрестанную стражу ко гробу Балын-Гози, и хранителями сего священного места были шесть нарочно избранных мужей. Когда Казань и все области великия Татарии покорены были под власть Российских Царей, то в то же самое время (будучи без призрения) разрушилась и сия священная палата. Спустя несколько времяни Татары вспомнив древнюю свою набожность, просили новых Государей своих, дабы позволено им было возобновить упадший и раззоренный храм. Сие им было позволено, построив новую палату, поселили тут несколько домов из роду тех людей, кои были приставлены во время Татарских Царей, и они должны были быть стражею и хранителями сего места, по их старинному обычаю; вскоре после возобновления каменной палаты, пришли туда селиться предки нынешних Билярских жителей, кои притесняя Татар живших у гробниц их святого, довели наконец до того, что они оставя сие место, избрали себе иное жилище; а палата будучи без призрения, а при том и разрушаема новыми жителями, пришла в конечное опустошение, см: могилы.

Клад, когда покажется в ночное время, или в день одному какое животное, или теплющаяся свеча, то должно по той вещи легохонько ударить, и сказать аминь, аминь разсыпся, которая и оборотится котлом, или кубышкой с деньгами, а сие называется клад; котлы обыкновенно находят по явлению какого нибудь животного, на поле, в лесу, или в саду, и такая експедиция бывает опасна, и сопряжена со многим страхом, ибо в то время, как вынимают котел, выбегают из лесу черти, и кричат, реж, бей, губи; при таком случае берут всегда в помощь колдуна. Клады полагают такие суеверы и не объявляют оных, и при самой своей смерти, кои верят, что и на том свете пользоваться сим имением могут.

Кликуши, бывают кликушами вдохновенные, или испорченные женщины, кои приходя в некоторое неистовство, плетут всякий вздор, и делают иногда пророчества, они кричат голосами разных животных по времянам, и выкликивают того имя, кто их испортил.

Клюква, раскольники из Брынских лесов, когда кого не могут уговорить лестию к их еретичеству, то дают ягоду клюкву, напоенную некоторою отравою, которую ежели кто съест неотменное получит желание итти в Брынские скиты; а когда кто съевши оную увидит огонь, то пришед во иступление ума, бросается во оный, ибо представится ему рай и Ангелы во оном седящие.

Колюка трава, когда дымом сей травы окуришь ружье, то никакой колдун заговорить его не может.

Коляда, идол его был в Киеве, и почитали его богом мира, праздник его совершали 24 Декабря играми, веселием и пированиями, в коих не оставляли употреблять обрядов, и идолу Туру принадлежащих; но и ныне по некоторым городам и деревням в память идола Коляды не оставляют, также без употребления идолопоклоннических обрядов. В день называемый сочевник, то есть 24 Декабря на канон дня рождества Христова, в вечеру собираются несколько девок, и приходя под окно к каждому поют особую для того дни песню (*), упоминая имя коляды, что и называется колядуют, за что обыватели дают им несколько денег; а от того и во все святые вечера, начиная от Рождества до Крещения, в честь тех же идолов коляды и тура, поют так называемые подблюдные песни, делают игрища, наряжаются в хари, одеваются чертями, гадают и льют олово и свинец в воду и в снег.

__________________

(°) Припевают каждого хозяина и хозяйки имя:

Виноградье красно, по чему спознать,

Что Устинов дом Малафеевича,

Что у его у двора все шелкова трава,

Что у его у двора все серебреной тын;

Ворота у него дощатые,

Подворотички рыбья зубья;

На дворе у него да три терема:

Во первом терему да светел месяц,

Во втором терему красно солнышко,

Во третьем терему часты звезды;

Что светел месяц, то Устинов дом,

Что красно солнце, то Улита его,

Что часты звезды, малы детушки,

Да дай Боже Устину Малафеевичу

С борзых коней сыновей женить;

Да дай Боже Улите Хавроньевне,

С высока терема дочерей выдавать,

Подари государь колядовщиков,

Наша коляда ни рубль, ни полтина,

А всего пол-алтына.

Комета, явившаяся и проходящая комета, а особливо с хвостом, значит в простом народе общественное нещастие, то есть мор, голод или войну и прочая.

Конь, см: лошадь.

Коронация, непросвещенные люди верят, что ежели государь вступая на престол коронуется в то время, когда одевается листом лес, то во время владения его государство будет изобиловать всем, то есть, людьми, хлебом и богатством; а когда в то время, когда лес роняет уже свой лист, то не так может быть изобильно.

Корс или Корша, божество Киевское: его признавали богом болезней и всех припадков, и жертвовали для отвращения оных.

Кость невидимка, должно отъискать черную кошку, на которой бы ни единого волоса не было другого цвета, и сварив оную, выбрать все кости, а потом положа их все перед зеркало, сесть самому и класть каждую кость к себе в рот, смотря в зеркало, когда же та кость попадет, то сам себя в зеркале не увидишь, и с сею то костью можешь уже ходить куда хочешь, и делать что изволишь, будучи ни кем не видим.

Кошка моется, когда кошка станет умываться к себе лапою, то тем предъявляет, что к хозяину в тот день будут гости, а когда спит подвернувши рыло под брюхо, то предвещает летом непогоду, а зимой морозы.

Кровь, кому во сне пригрезится кровь, то значит, что иметь свидание с кровным, то есть родственником, который приедет издалека.

Кудо-Шоче-Наба: богиня Черемиских женщин, почитается богинею родин. См: вера.

Кудорча, Черемиский бог плодородия, см: вера.

Кузнечик кует, кузнечик, который кует иногда по углам в горнице, то сие значит, что обыкновенно выживает живущего из дома.

Куклы: Отяки в знак почтения отменных у них людей, делают во образ их куклы, и ставят вместе с идолами, а вдовы кладут иногда такие мужей их представляющие куклы с собою в постелю, да при том когда сами едят, не забывают и им уделять своей пищи.

Кукушка: птица сия признавается простяками за пророчествующую, и когда она кричит в лесу, то бабы загадывают, сколько им жить, а потом сколько она раз прокричит, то и верят, что столько той бабе и лет жить.

Купало: божество Славянское: сей идол почитался третьим по Перуне. В начале жатвы, в день праздника его, то есть 24 Юлия и 29 тогож месяца приносили ему жертвы: отроки и девицы, также мужи и жены собиралися в венках и поясах, из некоей травы сделанных или из цветов, раскладывали огонь, и взявшись за руки плясали около оного, и чрез него перепрыгивая, припевая в песнях своих идола Купалу. А в день Петра и Павла делали при тех же обрядах и качели, скакали на досках и прочая, от которого празднества и святая Агрипина прозвана купальницею, см: Аграфенин день.

Кургубурш-Юма, божество Черемис живущих в Башкирии. см: вера.

Курица поет: у кого курица вспоет петухом, то сим предзнаменуется хозяину какое нибудь нещастие, что называется не перед добром, и тогда курице той отвертывают голову с произношением таковых слов: не пой курица петухом, или на свою голову запела.

Кусок хлеба, ежели кто обедая или ужиная, отломив кусок хлеба, будет есть, и не доев его забывшись оставит и отломит другой, то сие знаменует, что кто нибудь из родных его терпит голод.

Лада, Славенская богиня браков, любви и веселия: каждые сочетавающиеся приносили ей жертву, надеяся получить от нее щастие в супружестве; имела она великолепный храм в Киеве.

Ладонка или мошонка: простолюдины привешивают ее на тот шнурок, на коем носят крест и кладут в нее ладон, веря что ни колдовство, ни уроки <порча — Е.Ш.> взять его не могут; а когда кто родился в сорочке, то и оную кладут тут же и носят таковые ладонки по смерть для щастия.

Ладонь чешется: когда у кого засвербит ладонь, то примечают, что неотменно в тот день щитать ему деньги.

Ласточка: ежели кто убьет ласточку, пиголицу, голубя или синичку, то уверяют, что тот в скоте щастия иметь не будет. см: воробей.

Лейб-Олмай: Лопари признают сего идола богом звероловительства. см: вера.

Лихорадка: простолюдины уверяют, что сих лихорадок девять сестр: они крылаты и неприязненны человеческому роду; содержатся в земных челюстях, на цепях, и когда их спускают, тогда без милости нападают на людей. Они столь вредны, что когда им много дела одним мечтательным поцалуем причиняют трясавицу и обитают во одержимых лихорадками; щастлив тот, когда прикоснется к кому лихорадка во время много немоществующих, ибо они будучи заняты делом, от одного больного к другому перелетая, не так долго трясут и дают отдыхать болящим; а в самые сестер недосуги, приходит иногда через день, через два и три. Лихорадки боятся собачьих удавок, свиных гнезд и проч.

Лошадь: когда в дороге распряжется лошадь, то верят, что сделалось в доме нездорово: а большею частию признают, что жена учинила мужу неверность.

Луна: Мордва почитает месяц некоторым божеством, и увидя его в первый раз новый, кланяются и просят, чтоб низпослал им во время своего правительства щастие, только жертвы ему не приносят.

Лучина: ежели кто имеет привычку бить домашних своих лучиною, то весь его дом будет нездоров и изсохнут все так как лучина.

Леда: под сим именем по сказанию Мавроубина <архимандрит Рагузский М.Орбини, автор «Царства славян» (1601) — Е.Ш.>, почитали некоторые Славяне бога войны, имя его произведено кажется из слова лед или леденеть.

Лельо, сын Ладин: нежный бог любви и веселия, он почитался у Славян богом воспламенения любовной страсти, а брат его Дид богом отвращения.

Летучий огонь: так называемая болезнь случается у детей, то избирают единородного сына или дочь, и велят ему к тому месту из кремня и огнива присечь огонь, и уверяют, что болезнь оная от того минется без всяких других стараний.

Леший: уверяют, что лешии суть мужеска и женска пола огромной величины, когда ходят они между травою, то становятся с ней равны, а когда бегают по лесам, сравниваются с высотою оных; кричат ужасно, хлопают в ладони, и откликаются на голос, когда аукают; ходящих по лесу людей обходят кругом, чем затмевают их память, и принуждают заблуждаться до ночи; а потом уносят в свои жилища, вешаются они в лесах по деревьям; у поселян работающих в лесу просят пирога; а взявши отходят и кричат ужасно шол, да нашол; равномерно уносят малых ребят в свои подземные жилища, и там их содержат, из коих иные чрез несколько лет освобождаются посредством пения молебнов, ежели они только будучи у леших в гостях ничего не ели. Лешие все косматые, и великие охотники до женского пола; уносимые ими ребята бывают по возвращении дики, и насилу привыкают говорить и с людями обращаться, коих лешие сами выносят на то место, где взяли. Ежели леший в лесу обойдет, и человек дорогу потеряет, то должно все имевшееся на нем платье выворотить и вздеть на изнанку, то пропадает обойдения сила, и человек сыскав дорогу, лешего избавиться может. Сии страшилища почиталися от древних Славян лесными богами. Вотяки называют лешего Алида и уверяют, что он живет в лесу. У него одна только, да и та наизворот нога, один большой глаз и превеликая титька, которую втискивает он людям в рот, и тем их задушивает.

Лягушка, Яицкие козаки верят действительно, ежели во время багрения на Урале рыбы, попадется кому лягушка на багор, которые бывают тамо весьма велики, тот во всю зиму ни одной рыбы изловить не может, хотя будет переменять багры и места. см: муравейник.

Мадеракко, богиня, имеющая у себя трех дочерей. Лопари верят и признают сих богинь устрояющими и судящими все женские дела. см: вера.

Мамонтовая или слоновая кость, жители по реке Дону, находя слоновые по берегам кости, верят и других уверяют, что есть великий подземельный четвероногий зверь, которого бытие открывается после его смерти, то есть оные кости не слоновыя, но того зверя.

Марцана, Славянская богиня, почиталась оная богинею жатвы.

Масленица, вместо предъуготовления себя воздержанием к понесению великого и строгого поста, простолюдины почти всю оную неделю имеют без снимания наполненный стол особым на сей неделе приуготовляемым кушаньем, как то разного рода блинами, оладьями, пряженцами <лепешками на масле — Е.Ш.> и прочим, которое все вообще называется масленицею, и от утра до вечера оставя прочие упражнения, пьют, и едят. Ходят ко всем для прощанья; а к кумам и кумам носят превеликие пряники, и также большие косяки мыла; катаются на горах в различном и смешном одеянии, также в харях и масках. В последний вечер сырной недели не должно, ни огню разводить, ни свечь зажигать.

Мастер-Пас, Мордва под именем сим почитает некоего идола, и приносит ему в жертву черную корову, так как Пас-Ачускаю рыжую.

Медведь, Остяки и другие идолопоклонники зверя сего почитают особливо, предопределяют ему после смерти, такую же по крайней мере, как и себе участь. По убиении его поют извинительные песни, и оказывают повешенным шкурам много учтивости, дабы они в царстве мертвых им не мстили.

Медюн, лакомая Бухарская пища, делается на подобие наших маковников, из толченого маку с медом и пряными кореньями. Кто поест Медюна, тот становится после оного весел и замысловат.

Мертвец, пригрезившийся во сне мертвец значит, что будет снег.

Мечеть, Магометанские мечети обыкновенно строятся четвероугольными, с небольшими башенками по четырем углам, сверьху которых муечины, которые нечто иное, как наши церковные старосты, созывают народ к службе Божией во времяна определенные законом. Сии мечети обыкновенно бывают внутри с сводом, в которые свет проходит чрез многие окна; ничего в них больше ни находится, кроме ковров и соломенных рогож посланных на земле вместо скамей, каковы бывают в наших церквах, на которые пришедши к службе Божией, садятся поджав ноги по восточному обыкновению. Сверьх сего есть еще одно возвышенное место, на котором Имам или поп, который отправляет службу, садится. Сие примечено, что оное место делается всегда к той стороне, которая к Мекке. Мечети освещаются в нощное время, чрез многое число паникадил прицепленых к своду на копейное деревко вышиною. В прочем в Магометанских мечетях все весьма чисто; а люди, которые в них входят, наблюдают прилежно, чтоб башмаки свои оставлять при дверях, чтоб не замарать пола. Когда нет золота и прочих украшений, которые в богатых видятся мечетях, в убогих, по крайней мере выбелены преизрядно бывают стены, на которых многие места из алкорана расписаны. Пред мечетем обыкновенно делается небольшое четвероугольное место окруженное преизрядно выбелеными галлериями, где также видится написано имя Божие, с главными его свойствами на многих местах; а по средине сего места сделан фонтан, чтоб те, которые входят в мечеть, всегда могли чинить свои омовения определенные законом. Которые хотят быть Имамами и Муллами, те всеконечно должны знать Арапской язык, потому что весь алкоран написан сим языком; а сверьх сего надлежит им читать, хотя некоторую часть наилучших толкований на сию книгу. В мечетях читается алкоран всегда по Арапски, хотя подлый <зд. = простой — Е.Ш.> народ Турецкой, Персидской и Татарской не разумеет ни слова на сем языке. Кажется, что духовные Магометанцы возлюбили таким же способом Арапский язык, как и Католики Латинский. Однако у Магометанцов хотя уже сие чинится для неразумия простого народа, что Мулла, прочитавши некоторое из алкорана место определенное тому дню, обыкновенно прибавляет небольшое толкование на простом языке, для тех, которые не разумеют Арапского языка. Имам у Магометанцов не что иное, как у Католиков первый приходской поп, а Мулла, как доктор Богословии.

Младенец, когда кто похвалит младенца, то мать облизывает ему лице по три раза и плюет на землю, дабы уроки <порча — Е.Ш.> его не взяли; в том же намерении обмывают его всегда перед спаньем во всякое время; а когда начинает ходить, и первый раз переступит ногами, то хватают скорее нож, и режут оным ту часть пола, которая случится тогда промеж его ногами, знаменуя тем, что они разрезывают, или разрешают его не хождение; а таковой поспешностию и суеверием часто отрезывают у младенцов пальцы.

Могилы, по погребении покойника, Ижерцы ночью носят на могилы пищу, и зарывают ее во оные, веря, что и на том свете люди жить долженствуют также как и здесь, для чего и пища им потребна; а как могилы их весьма плоски, то оную пищу вырывают собаки; Ижерцы же думая, что то съедают мертвые для того и много раз оное повторяют. Черемисы всякому умершему завязывают в пояс по нескольку копеек, да сверьх того наделяют его посудою и другими домашними надобностями, кладут палку, чтоб было чем оборониться от собак и пучек розовых лоз, который по их мнению отвращает злых духов. Всякий провожатый за горящими на могиле свечами съедает свой блин, и откуся три куска от оного кладет на могилу, и говорит ето тебе пригодится; до выносуж покойникова горит перед ним восковая свеча, а на груди лежит пирог. В четверток <четверг — Е.Ш.> на страстной неделе, происходят общие поминки: всяк засветя на гробах свойственников своих свечи, ест на оных мясо или пирог, да и покойникам по небольшой доле оставляет на могилах. По зарытии покойника в землю, скачут иные народы через огонь, веря, что смерть и душа покойника следовать за ними уже не может.

Изнемогающего и при последнем издыхании находящегося Татарина посещает Мулла, и читает над ним молитвы из алкорана, до тех пор, пока не успнет. Умершего обмывают мущину мущины, а женский пол старухи, и в награждение себе получают все, что при смерти на покойнике ни было. Обмыв обвертывают холстом в три ряда мущину, а женщину в пятеро; собираются все знаемые, ближние, и соседи мужеска пола, и выносят из дому на лубке, или доске вон головою. Не доходя шагов с сорок до могилы, останавливаются и начинают все молиться Богу на полдень, таким же порядком, как в мечете. Проговорив молитвы ставят покойника в могилу на доске или лубке, где ему делают особенный погреб в боку, и проход в оный закладывают, или досками, или лубьем, а остальное отверстие засыпают. С могилы семью умершего уже не посещают, но расходятся по домам; ибо после умершего пиршествовать прежде трех дней за грех вменяется; да и домашним первые три дни заготовлять для себя пищу, также не без греха, по чему они и питаются только подаянием своих соседей. По прошествии трех дней, уже собираются в дом умершего все знакомые, к чему приглашается и Мулла, который читает по умершем в дому молитву. Награждение Мулле бывает, кроме денежного подаяния, кожи всех тех животных, которые на поминовение закалаются.

Другие поминки бывают у них по прошествии семи дней, а третьи по прошествии сорока дней: ибо они думают, что в сии дни душа ходит по мытарствам, и приходя в дом свой смотрит, как ее поминают; по чему и Му-Азин не остается без платы; он получает все оставшееся после покойника, что бы каждый вечер над могилою, или в своем доме читал просительные молитвы на пользу умершего.

<Следующие три абзаца списаны из «Дневных записок...» Ив. Лепёхина 1771 г. — Е.Ш.> Когда Калмык часует <доживает последние часы — Е.Ш.>, то приходят к нему Гелюни <жрецы — Е.Ш.>, и читают свои молитвы, при чем бывает и некоторый род исповеди, и молитвы продолжаются до последнего Калмыцкого издыхания; а как скоро умрет, то Гелюнь, что бы более удостовериться о смерти, ставит на стол зеркало, и небольшую дорожку к оному усыпает золою, приказывая душе умершего, чтоб она никаких следов на сей дорожке не оставляла; и когда прозорливый Гелюнь ничего такого не приметит, указывает душе по своему Сударю <священная книга (судур) — Е.Ш.>, по какому пути она путешествовать должна. Тогда приходят сродники и ближайшие, и поют обыкновенную голосистую надгробную песнь. Гелюнь разсматривает ещё свой Сударь, и определяет куда усанадобить покойника. Имя, год и число его рождения, день и час его кончины определяют ему похороны. На иного падает жребий, что бы разтерзану быть зверями и хищными птицами; другому быть снедию рыбам, третий сожигается в пепел; а щастливого предают земле. Последних обвертывают в восчаную бумагу все члены, и зарывают в землю со всем его воинским снарядом, куда принадлежит пищаль, лук, стрелы, сабля и седло; а тех, которых Калмыцкая судьба определила бросить в воду, или повергнуть на снедь зверям, збрую кладут в капищах, по видимому для вооружения Бурханских сил. Но Черноярские козаки и другие проезжающие, не редко сие суеверие в свою пользу употребляют. Напротив того Калмыки вооружают себе некоего над сими вещами скрытного пристава, который всех дерзающих похитить, что нибудь из сего освященного места казнит смертью. Умерших никогда они не выносят из кибитки в двери, но поднимают одно звено с зади, куда и вытаскивают. Над погребенными ставят четыре шеста, обращенные на все части мира; на шестах вешают значки с надписью, года и числа, рождение и кончины покойника с молитвою к Бурханам.

Оставшееся имение делят между собою ближайшие сродники, как то дети и проч. на равные части. Кибитку со всем прибором получает Гелюнь и прочие причетники.

Ханы и другие знатные владельцы от похоронного жребия изключаются, но им Калмыцкая судьба от века предопределила по смерти быть сожженным, выключая одни головные кости, которые с остальным пеплом кладутся в золотой сосуд, и отсылаются к Далай Ламе, где все их угодники опочивают, и которых они Белгючи называют. Сосуд наполненный Ханским пеплом должны провожать и великие подарки, дабы умилостивить их святыню и изходатайствовать вечное Хану блаженство. При таких случаях и многие зажиточные Калмыки посылают дары своим угодникам, Далай Ламе и всему его прибору для благоденствия своей душе и отшедшей братии. Оттуда возвращающиеся привозят известие, где чей сродник находится, в каком именно раю или муке, и какими средствами можно кого избавить от муки; ибо Далай Лама, по их суеверию, получает обстоятельные известия от своего гадания о всем, что на оном свете ни произходит, и может своим предстательством из беззаконника произвесть в святые.

Чувашане кладут своих покойников в худые гробы во всем одеянии, и похороняют оборотя головою к западу. Сказывают, что еще и ныне кладут они мущинам во гроб всякую мелочь, а наипаче лапти, кочатык <шило для плетения лаптей (кочедык) — Е.Ш.>, ножик, несколько лык и огниво. Общее кладбище, которое выбирают они в отдалении, как от деревни, так и от Керемета, и от всех больших дорог, называется у них Мазар. Трижды отправляют они погребение своего сродника, и к тому ныне называют среду на страстной неделе, семик, то есть четверток <четверг — Е.Ш.> перед пятницею, и 8 число Ноября, которое Юбуих они называют; в сей последний день, не токмо приносят у могилы жертву, но и в головах у покойного ставят деревянные столбы. Выкопав яму, в которую должно столб поставить, бросает всякий из находящихся при том по куску мяса, и вливают несколько браги, потом жертву едят пьют и веселятся.

Для погребения мертвых копают они могилы, или вколачивают в землю колья, переплетают хворостом, кладут мертвого по верьх земли в платье, покрывают ветвями и засыпают землю, но подле головы обыкновенно лежащей к северу, вколачивают толстый кол, и не вынимают оного до тех пор, пока со всем сделают могильный бугор; а как оный кол вынуть, то остается дыра в могиле. В каменистых местах складывают они кучу камней над мертвым телом, потому не удивительно, что во всех степях находится множество таких могильных бугров, коих число и впредь умножаться будет, однако по большей части хоронят они мертвых около могил тех усопших, коих за святых почитают, и при том подле старых мечетей, а особливо в таких местах, где уже много старых могил находится.

Погребение умершему Черемису бывает таким образом. Прежде всего обмывают умершего водою, по обычаю других народов; потом надевают на него чистую рубашку, онучи и лапти, что все должно быть сделано из нового полотна, и в самый день смерти его. Могилу выкапывают в общих их кладбищах, и вырыв яму ставят в нее три доски, между которых кладут мертвое тело, и с ним вместе ножик, кочетык, (дабы пришед на тот свет, мог плести себе лапти), деревянную палочку (*), и пук прутьев из шипового дерева; а сие для того, что бы нечистый дух не прикасался к телу мертвого: ибо по мнению их, демон опасается сих прутьев. Между тем, когда происходят сии странные обряды, подходят родственники к мертвому телу и непрестанно говорят: итлют вестюнза каин маныш, то есть, ничего не бойся мертвый. Не понимая и не могши от них узнать, к чему такие уверения безчувственному телу, вопрошающим. Ответствуют они: что мы возрасли при сих обрядах без всякого разумения, а только следуя примеру отцов наших, храним, ни мало их не нарушая. Совершив сии обряды покрывают мертвого кавтаном, и тотчас засыпают его землею. По веръх засыпанной могилы кладут часть испеченого хлеба (**) и вокруг его наставливают столь много зажженых свечь, сколь велико число из дому умершего прежде померло. Сими свещами на тот час изображают они подобие умерших предков, а потому и говорят следующие слова: живите на том свете согласно и не бранитесь между собою. Сколь странны их различные дурачества во всех их обрядах, то смешнее еще сие, что они зарывши в землю мертвое тело, огораживают могилу на подобие околицы; а сие для того, чтоб мертвый не выходил из сей ограды и не топтал бы на их полях растущего хлеба.

__________________

(°) Палочку с умершим кладут с таким намерением, чтоб он мог оборониться от лютости псов, которые находятся в том свете, где он по смерти обитати должен.

(°°) Испеченный хлеб кладут для того, дабы умерший пришед на место, которое для него назначено богами, имел бы на первый случай пищу.

Женщины, как я уже упомянул, при всенародных празднествах не бывают; но во время похорон допускаются жены и мать умершего, кои плачучи над могилою оделяют деньгами бедных людей.

Черемисы думают, что души умерших преселяются в другой свет (*) о коем они иного понятия не имеют, как только затверженое имя его. Злые и не чтущие богов в жизни своей будут посажены в некую черную землю, где будут чувствовать непрестанный хлад и тоску: напротив того люди праведные и добродетельные будут обитати в светлом месте. Все их удовольствие должно состоять в том, что они будут безсмертны и без болезней, и что они будут неразлучно с тем семейством, которое ими было любимо на земле; они будут иметь множество скота и пчел; но при всем том должны они пахать пашню и исправлять другие крестьянские работы.

_______________________

(°) Ничто так не сходно с обычаями древних Скифов, как размышления Черемис о смерти: ибо как те; так и другие считают, что смерть есть не что иное, как случай ведущий к другой жизни, что они оставя сей свет, вступят в пределы мира, устроенного на небесах; где приняв новое бытие, будут жить в тех же сластолюбиях и зоботах, которым подвержены были на земле.

В четверток на последней неделе великого поста <четверг страстной недели перед Пасхой — Е.Ш.>, бывают у них всеобщие поминки и обряды, при сем употребляемые, как уЧеремис, так и у Чуваш между собою во всем сходны. Они избрав какую нибудь пустую храмину, а иногда и жилую избу, становят при дверях ее две деревянные чаши: в одну кладут испеченые блины, а другую наполняют свареным пивом; пред ними кладут березовое полено, которое обставляют множеством восковых свечь: ибо каждый Черемисянин должен поставить столько свечь, сколько велико число умерших из роду его; а сие для того, что бы сей зажженый свет освещал их в том мрачном обиталище, где они по мнению их на том свете обитают. Чаша стоящая с блинами и с пивом, наполняется еще малыми кусками и каплями, которые бросают и льют поминающие своих родителей и при том говорят: умершие имейте пищу и питие. По окочании сих странных обрядов, выносят они обе чаши на двор, и выбрасывают на чистое место, где тотчас съедают оное собаки.

Вотяки похороняют своих умерших так точно, как бы они за верное знали, что они в час смерти своей вступают в другую жизнь. Они кладут с ним топор, ножик, чашку, ложку, котел, хочедык, новые лапти, и тому подобные вещи ими употребляемые, дабы мертвый их не имел ни в чем недостатка, пришед на место небесного жилища. Мнение их о душах человеческих согласно с Черемисами, и обряды погребения являют то же самое невежество, которое свойственно народам покрытым тьмою идолослужения, и водимым стремлением пустого и несообразного суеверия.

Киргизцы с усопшими погребают вместе и их оружие, и могилы осыпают каменьем, землею, а иногда поставляют над ними здания из дерева, или из дикого камня сооруженные. Посреди оных включается тело усопшего, положенное на ковре. Там родственники и приятели его, окружив оное, изъявляют знаки своего сокрушения и горести, и внемлют молитву читаемую их Муллою, который вместе с сим молением прославляет добродетели усопшего, его богатство и его храбрость в военных делах. Спустя несколько дней после погребения, наследник имения усопшего приуготовляет публичный пир, употребляя при том следующие обряды. Он должен жертвовать при сем празднестве некоторою частию своего имения, как то одним или двумя пленниками (*), толиким же числом верблюдов, панцырем, десятью или двадцатью лошадями, некоторым числом баранов и тому подобным. Основание сего празднества есть то, что бы сею частию доставленного имения награждать тех людей, кои окажут при сем многочисленном стечении народа отменное искуство в ристании <состязании — Е.Ш.>; по чему каждый приуготовляет для себя наилучшую лошадь, не изключая из того и самого наследника, но что бы сие было безмятежно, то к сему избирают они двух знатных посредственников из старшин своих, дабы тем удобнее было засвидетельствовано проворство сих диких рыцарей. Один из них остается на том месте, откуда начнется ристалище; другой тамо, где назначено им съезжаться. Не известно им, коликое число верст составит то разстояние, которое скачут они взапуски; но по словам их надобно думать, что сие делает не менее сорока верст: ибо приуготовляющиеся к сему ристанию обще со своими посредственниками, едут с начала весьма тихою ездою, с вечера до полудни другого дня; а в сей день, когда свалит солнечный жар, начинают скакать возвратно до того места, где ожидают их и назначенные им корысти; и где приготовлен для них обед и веселие обыкновенное их земле. Пленника так, как наилучшую вещь из поставленных в награждение сим рыцарям, берет тот, который опередит всю толпу народа, торжествующего на сем празднестве; панцырь берет последующий за ним, третий верблюда, четвертый кармазинный <красный (вишнёвый) — Е.Ш.> кавтан и хорошую шапку, пятый лошадь со всем прибором; последние довольствуются лошадями и баранами. Сверьх сего наследник имения должен выставить на смотр всему народу наилучшие сокровища усопшего. Любимая его лошадь в наилучшем своем убранстве, должна стоять покрыта черным сукном; на других лошадях положены наилучшая его одежда, военные снаряды, богатые ковры и кибитки. Все они по порядку привязываются к протянутой веревке: подле них стоят его жены надрывающиеся со слез, такожде и все его пленники и пленницы. Сей обряд основан на том, что бы показать народу, сколь много приобрел он имения во время жизни своей, и чрез то оставить его в добром мнении у всех бывших свидетелями приобретенных им корыстей. Над тою кибиткою, где было жилище усопшего, выставляется черный значик, в знак сокрушения оставшейся семьи.

___________________

(°) Пленников вообще все Киргизцы называют Ясырями. Яицкие козаки именуют их таким же именем.

Мода, сие есть нечто весьма удивительное, и тем более чудесное воображение, что в нынешние просвященные времяна владеет умами и размышлениями не суеверных Россиян, и есть воображение прилипчивое, предписывающее такие правила, что всякий не следовать им не смеет: а кто противится, тот изгоняется из общества, или титулуется всегдашним дураком. Мода есть выше всех высоких наук: она предпочитается уму, добрым человеческим свойствам, чинам и учености, ежели вертопрах ни чему не ученый, и добрых качеств ни чинов не имеющий, взойдет в компанию, имея на себе кавтан с низким лифом и большие пряжки, то принимается за человека разумного, и жить в обществе умеющего, не спрашивая об нем, кто он таков; а когда придет профессор, и при том добрых свойств человек, но лиф у кавтана его высок, да при том и маленькие пряжки, то в туж минуту называют его невежею и дураком, а по сему же и прочее разумевай. Ибо мода и в безобразиях человеческих имеет свою высокость, например: здесь рыжие волосы почитаются безобразием, а в горах Кавказских отменною женщине красотою, для чего и подкрашивают их особыми мазьми, так как здесь чернят зубы. Здесь женщины носят для украшения в ушах серги, а поселившиеся в России Персияне и другие языческие народы носят в носу в обеих ноздрях по кольцу. Здесь женщины кладут на платье накладки, а Камчадалки вместо сих накладок вышивают на теле своем кожу, также и рожу.

Модор или Кудоводош, Вотяки почитают сего бога хранителем домов их, и имеют к нему великое усердие. Модор же их есть не что иное, как ветви пихтового дерева, см: вера.

Можжевельник, верят Башкирцы и прочие народы, что можжевельник всех злых духов из жилищ выгоняет, и предохраняет от всяких волшебных наговоров.

Макош Мокош или Мокосл, Славенский бог, имел в Киеве храм, и приносили ему жертвы.

Муравейник, должно найти пару лягушек совокупившихся, положа их в бурак <берестяной коробок — Е.Ш.>, и наделав на оном дырок, бросить в муравейник, и бежать от оного не оглядываясь, ибо произойдет великий крик от демонов, которые будут просить, чтоб оглянулся, и когда оглянешся, то будеш в добычу дьяволам. Пришед чрез три дни, должно бурак вынять, в котором найдеш уже одни кости, между которыми будет вилочка и крючечик. Сия вилка и крючок имеют великую силу в чародействе, когда захочеш, чтоб женщина тебя любила, то неприметно ей потяни крючечком за ее платье, тогда она по тебе изсохнет: а когда больше для тебя она будет уже не надобна, то также не приметно ей отпехни тою вилочкою, то она в одну минуту тебя забудет.

Мухомор гриб, Камчадалы почитают его богом пьянства и владетелем ядовитых зелий. Употребляющие мухомор, как в горячке бредят, и представляются им различные привидения страшные и веселые, по различности темперамента. Иные пляшут, иные плачут, иные в великом ужасе находятся, иным скважины большими дверми, и ложка воды морем кажется. Иным мухомор приказывает удавиться для того что люди будут ему дивиться, иному утопиться или заколоться, которое со многими исполняется, и когда бы не было за ними присмотру, то ни один бы не уцелел; а которые употребляют его умеренно, те чувствуют веселие, легкость и отважность, так как Турки, которые опиума наядаются. <у Крашенинникова герои описанного воздействия мухомора — денщик Мерлина и др. казаки, а от камчадалов сведений добыть не удалось — Е.Ш.>

Мушан-Чен, богиня Черемиских женщин, см: вера.

Мушки, налепляемые на лице, их происхождение и начало полагают таким образом. Некоторый государь имел у себя фаворита, первейшего в государстве ранга; а оный был низкой прежде породы, и чрезвычайно в скором времяни дошел до высокой степени; в некоторое время на едине государь спросил у него о том причины. Любимец чистосердечно признавшись своему государю, сказал: что десять уже лет тому назад, как пользуется он благосклонностью одной дамы, которой он во все то время ни имени не знает, ни в лице ее не видит, понеже всегда бывает он взят из своего дома ночью с завязанными глазами, и время проводит в таком покое, который не имеет окон, ни свечь в него не приносят, и будучи возведен ею из низкого состояния, во столь великие чины, из благодарности просить ее об открытии не смеет, а ее соизволения на то не находит. Государь услышав сие, сделался весьма любопытен и думая долго, как бы узнать оную особу, без принуждения изобрел к тому следующее средство. Дал он своему любимцу с прозьбою от себя кусок адского камня <нитрат серебра (чернит кожу) — Е.Ш.>, и велел ему непременно ей положить оным на лице у нее знак, в то время, как они будут вместе. Любимец почитая своего государя, не смел ему в том отказать и сделал. Государь по утру назначил при дворе бал, и приказал всех дам просить неотменно. Замеченная не приметно ей дама, вставши по утру, увидела в зеркале на лице у себя необычное явление, которое однако сделано было искусно. На бал ей ехать необходимо было должно; а с таковым знаком появиться было мудрено, хотя она и не знала тому причины. Острота разума женского, тотчас представила ей средство скрыть оный знак под мушку, которых тогда еще не было, налепив оную себе на лице, увидела, что красоты ее она не испортила, и так приказав тотчас наделать их более, послала ко многим знакомым с тем, что она сию выдумку получила из другого государства, и есть ето новая мода. Таким образом все дамы приехали ко двору имевшие новую моду. Все при дворе дивились; а государь и его фаворит в чрезвычайном были недоумении, что им в таком случае надлежало было сделать, и как узнать искомую ими особу, для того государь притворился не довольным, и не оказал благоволения своего ко оной новой моде, и когда принуждены были снять всякая с лица своего новую ту прикрасу, то и узнали, кого желали. Сия история кончилась браком, а мушки потом остались во всегдашнем употреблении знаком и орденом кавалерской победы.

Налепляют оные на лица с тайными намерениями, и мушки ответствуют вместо той особы, которая имеет их на лице, на пример: бархатная на виске, значит нездоровье; на левой стороне лба тафтяная гордость, под нижней ресницей слезы, на верхней губе поцалуй, на нижней склонность и прочая. <перешло в кн.: Гр[омов] Г. Любовь: Книжка золотая. Спб., 1798. С. 134—135 — Е.Ш.>

Медяница, сей род гадов почитают весьма вредным, которую представляют себе слепою, и будто она получает зрение в один Иванов день, тогда она увидев человека или другого животного, бросается стрелком и пробивает на сквозь наподобие стрелы.

Мыши, торговые мужики и некоторые купцы, безпрекослосно верят, что ежели из купленного товара, в скором времени мыш что нибудь попортит, то товар скоро с рук и с барышем сойдет; а ежели из самыхь лучших вещей, то еще скорее и прибыльнее.

Напуск, уверяют, что колдуны напускают на иных страх, на иных пьянство и прочие пристрастия, от которых избавления сыскать уже не можно, кроме их же чародеев; напускают также тоску, изнурение и прочая.

Нетопырь, или летучая мыш, многие суеверы ловя их сушат, и как для здоровья, так и для щастия, носят всегда при себе.

Ния или Ниян, идола сего Славяне признавали богом или царем адским.

Ногти, суеверы и большею частию называемые староверы, или раскольники, остригая ногти, кладут их в особый мешечек, приказывая по смерти своей полагать их с собою во гроб, веря несомненно, что на том свете спросят у них отчета, во всяком остриженном, или отделенном куске их ногтя, а для того и Аввакумовские ногти носят заделанные в перстнях. Бухарки красят у себя на руках ногти измятою гвоздикою желто, что делают также и прочие; а особливо в Астрахани богатые невесты.

Обилие держать, в древние времяна, в России бывшие волхвы, или обманщики во время голода уверяли народ, что есть между ими такие люди, которые удерживали в себе под кожею иная жито, иная мед, иная рыбу, иная белку и прочее, токмо все были оныя жены, и по согласию глупого и непросвященного народа, вырезывали у них между плечь оные вещи, чем много губили женскаго пола для своей корысти, но за то от великих князей казнены были.

Обливание водою, в древние времяна, то есть во время идолослужения, Славяне озерам, рекам и источникам приносили жертвы, для умножения плодов земных, а не редко и людей бросали в воду, в память чего и ныне многие суеверы в первый день святой недели и в другие праздники, когда кто проспит заутреннюю, обливают водою или в реку, озеро, или колодезь бросают.

Обмереть, сие разумеется, когда человек будучи несколько времяни мертвым, получит паки <опять — Е.Ш.> свои чувствия, и будет жить еще, и уверяют, что таковые чувствовали все с ними бывшее на том свете, как их водили по мытарствам и спрашивали во грехах отчета; расказывают и еще многое, только утверждают, что трех слов сказать они не могут, о которых им с великим страхом запрещено на сем свете открывать.

Обморочить, сие называется то, что ежели кто представит вещь иною, нежели она в самом деле есть: цыганки ходя по крестьянским домам ворожат, и когда заметят, у которой крестьянки в коробке деньги, то оборачивают их мертвыми мышами, или крестьянке так они видятся, от которых цыганка ее избавляет, и взяв деньги под видом мышей, уходит.

Оборотни, оборачиваются в разных животных сами ведьмы, и оборачивают также на время и других людей по злобе и в наказание.

Орел, Якуты сей птице воздают божескую почесть, и весьма берегутся, чтоб ее не убить.

Осина, простолюдины признают сие дерево проклятым за то, что будто бы Иуда на оном удавился, и для то на сем дереве, хотя бы и никакого ветру не было, листочки шевелятся, онож имеет чрезвычайную силу против колдунов, и когда такому умершему и встающему из могилы, кол между плечь осиновый вколотят, то уже оный не встанет никогда.

Палочный бой, см: Перун.

Пас-Ачускай, божество Мордовское, см: мастер Пас.

Пауки, Камчадалки, которые желают быть плодородны, едят пауков и пупки с Кипреем. <из Крашенинникова — Е.Ш.>

Передний угол, пришед в гости, не должно садиться в переднем углу, ибо простаки верят неотменно, что впереди должно сидеть обыкновенно попу или дураку, попу для отменности и почтения к его чину, а дураку для того, что оный всегда ищет себе большего почтения, нежели он стоит.

Переносье свербит, у кого переносье засвербит, тому слышать про покойника.

Перун, начальнейший и первостатейный Славенский бог, его признавали производителем грома, молнии, дождя, облаков и прочих всех небесных действий: стан его был вырезан искусно из дерева, голову имел серебряную, усы и уши золотые, ноги железные, в руках держал камень, украшенный рубинами и карбункулем, на подобие пылающего Перуна, то есть стремящейся молнии, огонь горел пред ним безпрестанно; храм его был в Киеве над Бурычевым потоком на высоком холму, также и в Новегороде; в жертву приносили ему волов, а иногда и пленников. При сокрушении идолов, Киевский сего бога истукан, брошен был в Днепр, и ниже порогов выкинут ветром на берег, от чего и прозвалося то место до ныне Перунова гора. Другой же или сей идол, когда тащим был в Днепр и биен палками, и испускал тяжкое вздыхание о своем сокрушении, то и прозвали то место, по которому влачим он был чертово беремище <тягота — Е.Ш.>; брошенный болван поплыл в низ, а идолопоклонники не просвятившиеся еще святым крещением, шли за ним по берегу плакали и кричали, выдибай иаш государю, боже выдибай, то есть выплыви или выдь из реки, и будто бы идол тот послушал гласа их, вышел на берег, от чего и прозвалося место то Выдубичи, однако крестившиеся Славяне, бросили его опять с камнем в воду. Таким же образом Новгородский Перун, когда тащили его в Волхов, закричал, горе мне впадшему в руки жестоких и коварных людей, которые вчера почитали меня как бога, а теперь надо мною так ругаются; потом когда бросили его с моста в реку, то плыл в верьх, и выбросив на мост палку, вскричал: вот что вам Новогородцы в память мою оставляю; сие было причиною, что чрез долгое время Новогородцы имели обыкновение по праздникам, вместо игры и увеселения, в честь сему идолу, биться палками.

Пескал, Лопари под сим именем разумеют главу злых духов или сатану, который по их обитает в средоточии земли или во аде, и господствует над беззаконниками.

Пиабар или Пиам-Ар, божество Черемиское, см: вера.

Плакун трава, оная трава заставляет плакать нечистых духов, когда будеш при себе иметь сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать дедушек домовых, кикимр и прочих, и открыть приступ к заклятому кладу, который стерегут нечистые духи.

Платье, ежели кто выходя из дому, и затворяя за собою двери сам, или кто другой прищемит оными, или прихлопнет полу или подол платья, то сие значит, что быть назади, то есть опять возвращаться в тот дом.

Плевать, ежели кто плюя попадет к себ ненарочно на платье, то оное значит, что иметь ему неотменно в скором времяни обнову, или терпеть напраслину.

Плясание, мореходцов десять человек мущин и женщин холостых, и женатых, становятся вкруг, в лучшем своем платье, ходят кругом тихо, поднимая одну ногу за другою по такте, и один за другим говорит слова, так что когда половина выговорит последние слова, то другая говорит первые, подобно как бы кто стихи по стопам читал. Употребляемые оные слова все принадлежат до мореходства. Великая честь отдается тому, кто всех перепляшет, и Камчадалы столь великие охотники до сей пляски, что они часов по двенадцати и по пятнадцати не переставая пляшут, то есть от утра до вечера.

Пловучее озеро, от города Владимира в восьми верстах, весьма обширно и глубоко; по оному плавают ветвистые кочки обросшие мохом, по чему простолюдины уверяют, что плавают по оному коробы, в коих брошены были в сие озеро дворяне Кучковичи, убийцы великого князя Андрея Боголюбского, и думают, что сих утопленников за их неблагодарность и злобу земля не принимает.

Поганое озеро, находится в осмнадцати верстах разстоянием от города Владимира, уверяют, что тут было прежде огромное селение, которое провалилося сквозь землю, что во оном озере дна нет, и что времянно слышан в нем бывает колокольный звон.

Погребение, см: могилы.

Позвизд, Похвист или Вихрь, древние Славяне признавали его богом бурных ветров, и всякого ненастья; Киевляне приносили ему жертву, как и прочим богам.

Полкан, Славяне почитали его полубогом, и приписывали ему чрез естественную силу и не воображаемую прытость в бегании: он имел с верьху до половины тело и сложение человеческое, а от пояса коневье. Сие выдуманное чудовище почитаемо было древними народами; но и нынешние Чукчи верят, что на отдаленных от них островах обитают люди, имеющие собачьи хвосты, а другие вороньи ноги.

Пом, Камчатское божество. В праздничных обрядах и церемониях делают они идол его вышиною около полуаршина, а тайный его уд в две сажени и доле; думать должно, что оный то же значит, что древние Фаллы.

Понедельник, во оный день в дорогу не ездят, опасаясь нещастия; а иные в сей день не едят мяса, ни рыбы, и сие называется у них понедельничать. см: пятница.

Поперхнуться, ежели кто положивши первый кусок за столом в рот, или пив первую рюмку поперхнется, то сие значит, что кто нибудь спешит к нему обедать.

Порчи, портят людей колдуны и колдовки, лишают их разума, отвращают жену от мужа, или мужа от жены, и делают постылым, впускают в чрево змию, или ужа, или какую нибудь жестокую вещь, так что баба испорченная весьма то чувствует и говорит, что оная порча часто ей подкатывается под сердце, и лежит под оным как пирог.

Прикрыт большой, или большей прикрыт, трава: Сибиряки почитают траву сию высоко и уверяют, что оная имеет силу против свадебных ворожей, и когда невеста от венца привозится в дом женихов, то оную траву кладут в такое место, где бы невеста нечаянно через нее перешагнуть могла; и тогда по их сказкам ни какие не берут невесту уроки <порча — Е.Ш.>.

Приметы, утверждают простолюдины, что ежели кто родится злым человеком, и навсегда опасен для всех земнородных, а особливо для ближних своих и приятелей, или всех тех, с кем он имеет дело, то природа полагает на нем какой нибудь особый знак, так как бы печать для его особости, на пример: бывает либо кос, или рыж, молодой плешив, крив, мигун, заика, картавый, а когда имеет из сих два знака, на пример: рыж и кос, то уже и есть преопаснейший злодей, напротив того, кто хорош лицем, то говорят, что тот уже злым быть не может.

Присяга, ежели кто из Чуваш должен клясться, того приводят в Кереметь, и там принуждают его при многократном заклинании есть обыкновенное у Татар и Чуваш кушанье, состоящее в голушках, или клецках с коровьим маслом; в воде вареных, что у них Салма называется, но для испытания ложной клятвы поят ответчика соленою водою, и естьли он при том поперхнется и будет кашлять, то признают его виноватым. Но когда по каким нибудь ссорам, или другим причинам, надобно им перед судьями присягать, то кладут им в рот по немногу соли и хлеба, при чем они говорят, чтоб мне етого у себя не видать, то есть хлеба и соли, ежели я лгу, или в слове своем не устою, рекрутам же дают хлеб чрез сложенные крестообразно тесаки. Когда присягают Татары, то моются, берут алкоран, ударяют троекратно оным себя в грудь, и говорят, ежели я присягаю неправо, то да постигнут меня твои клятвы. Присягающий Тунгус берет тогда одну собаку, и положив ее на землю, поражает ее ножем в брюхо, и чрез сию язву высасывает из нее кровь. Сие наибольшее подтверждение, которое они могут учинить, о чем бы то ни было, для того, что они совершенно верили, что кровь сей собаки, тотчас задавит того, который возъимеет дерзость чинить ложную клятву, таким способом. Но таковые зверства ныне уже искоренились.

Прове или Проно, Славенский бог, кумир его стоял на великом и кудрявом дубе, а около его на земле наставлено было до тысячи, или более идолов, о двух, о трех и больше лицах. Перед Проно стоял жертвенник для приношения жертвы.

Прыгун, скакун и разрыв трава. Уверяют, что сии травы особую имеют в колдовстве силу, и что без них кладу никакого вынять не можно, см: плакун.

Пуговицы, ежели кто одевшись застегнет пуговицы не по порядку, то верят, что в тот день быть ему пьяну или битому.

Пугорша-Юма, божество Черемиское, см: вера.

Пятница, то есть пятый день недельный пяток, ежели кто в сей день и в понедельник, что нибудь предпринимает, то успеха из того ожидать не должно, в сей день прясть и шить почитают бабы за грех, и ожидают в наказание или нохтоеды злой, или заусеницы неизлечимой.

Радегаст, божество Славянское, идола сего представляли держащим на груди щит со изображенною в нем воловьею головою, в левой руке держал копье, а на шлеме имел петуха с распростертыми крыльями, и почитали его защитником городов, а для того и приносили жертвы, по окончании коих начинали жертвенный пир с музыкою и плясанием.

Раскол, начало происхождения раскольников последовало во времяна великого Князя Владимира I; ибо вскоре после его владения, некоторый Армянин именем Власий, сочинил книгу о вере со многими пустошьми, а умножились оные по причине исправления церьковных книг при патриярхе Никоне. Вера раскольническая есть старая икона, осмиконечный крест, седмь просвир в литургии, старые книги, сложение двух перстов. Для прельщения ко своему сумозбродству выбирают раскольники домы богатые, а не скудные, и людей удобно к тому преклоняемых, каковы суть простолюдины, а наипаче пол женский. Притворяются благоговейными, праведными и преподобными, приносят с собою свой хлеб, а хозяйского ни чего не вкушают, доколе уговорят их, да и своего мало едят. Молятся с великим прилежанием и воздыханием, предлагают вопросы из священного писания, с великим умилением с постною и бледною рожею, и иногда испуская слезы. Простолюдины же удивляются такому их житию, посту, молитве, кроткому нраву, и почитают их за великих угодников; а когда таким образом увидят, что они уже подловили, то начинают во первых хулить церковь Божию, чин духовный, книги, церковную святыню и все таинства; а скиты свои чин, и веру высоко превозносить, потом пророчествуют о втором Христовом пришествии, сказуя, яко уже то время настоит, и уже Антихрист царствует в мире. И тако уговоря, уведут в свои скиты, и тамо сожгут, разделя по себе имение их. Скиты или толки их; 1 Христовщина, где мужик носит на себе имя Христа, а девка Богородицы; 2 Ануфриевщина, иконоборщина, поповщина и чувственники; сии еретики Аввакума протопопа почитают святым, пишут его образ и сочинили ему службу; 3 Павловщина; 4 Андреяновщина; 5 Иосифовщина, кривотолки, калиновщина; сии перекрещивают, и особыми дарами приобщают; 6 Безпоповщина; 7 Волосатовщина; 8 Андреевщина; 9 Иларионовщина; сии служат без поставления, и бабы тайну крещения совершают, и они суть сожигатели; 10 Серапионовщина, женщины голодом умирающие; 11 Стефановщина, живущие без брака; 12 Козминщина, не крестятся и субботствуют; 13 Рогожники или рубищники, таскаются по миру в рогожах и представляют себя святыми. Раскольники, кои называют себя староверами, отрешают вовсе тому спасение, кто вместе с ними ниже следующего не признает и не исполняет, кто не почитает осмиконечного креста более четвероконечного, кто не признает святости в усах и бороде осмиугольной, кто не верит, что голова дана нам от натуры единственно только для помещения бороды, в которой и душа наша обитает, кто в старинных книгах невразумительные места не почитает за тайность, кто не знает различия шапок, какую носить, чтоб быть в раю, и какой остерегаться, чтоб не обрушиться во аде, какую шапку носит сатана, и какой боится, кто ходит в церкву и не разбирает того, что лицы святых мучениц пишутся ныне очень прелестны; а лики угодников не довольно темны, кто пьет чай и кофе, нюхает, курит и за губу кладет табак, кто ест оливки и каперсы, меноги, устерсы, угри, заячину, раки, голуби, сосиски, соусы, желеи, калбасы, кто ездит об одной оглобле, то есть с дышлом, бреет бороду и подстригает усы, кто ходит в башмаках и в Немецком платье, кто пудрит волосы и носит паруки, кто знается, пьет или ест с Армянином, с Кальвином, с Лютером, с Католиком, с Татарином, а паче с Жидовином, кто за обедом поет и свистит, что не верит, что есть колдуны, лешии, дьяволы, порчи, ягие бабы, оборотни, кликушки, ворожеи, встающие мертвецы, кто тремя перстами крестится, за патриарха Никона божится, наряжается в харю и ездит в маскерад, кто не умывкою за стол садится, и при людях не рыгает, вино с водой мешает, кто не ложится ничком, встретившись с пастором или франкмасоном, кто ходит без пояса, знакомство имеет с профессором, зевая не крестит рта, за столом чистит зубы и кусает губы, сам-друг <на пару — Е.Ш.> глядит в окно, не парится в месте с женою.

Редиан, Лопари почитают сего за бога, приемлющего к себе всех тех, кои жили благочестиво, см: вера.

Родины, когда женщине приспеет время родить, то час рождения стараются таить, веря, что от того женщина родит легко, а в противном случае тяжело. Родильную молитву, где деревни от церквей отдалели, и попы или дальности ради, а иногда для лености не хотя ехать, со упоминанием имян всех, которые при родинах были, наговаривают в шапку, и посланный принесши в ту избу шапку, вытряся всех очистит. Кормят за столом отца новорожденного кашею, кума и другие женщины, таким образом отец высылается на сие время вон; потом взяв столовую ложку, кладут во оную по пропорции горчицы, перцу, хрену, соли, уксусу, сорочинского свареного пшена, то есть каши бабкиной <кутьи — Е.Ш.>, и обсыпав сахаром принудят оное съесть хозяина, знаменуя тем, что бы и оный что нибудь при сих родинах претерпел болезненного, так как и роженица. По многим городам родня посылает к роженице, так называемую порушку: оная делается из сухой разваренной малины подслащенной сахаром или медом; сей порушки посылается всегда по кружке от всякого родственника, и по большому круглому пирогу.

Когда женщина у Мордвы на сносях и видит, что уже ей приходит время родить, тогда всякий день готовят баню, ибо в бане родить почитают они легче, нежели в избе; бабушка всегда неотходно бывает при роженице, по чему и недозволяется до самого разрешения от бремени ни кому входить в баню. Как женщина родит, то ее обмывают, и обмыв выходит бабушка, и сказывает отцу, сродникам и соседям о рождении младенца: однако еще не допускает никого до роженицы, пока она не сделает крутой каши и не напечет блинов, и снарядив оными в бане стол, впущает всех знакомых; потом бабушка по принятому обыкновению, начинает молиться, и дает имя младенцу по своему хотению, а иногда младенец получает имя от того, кто первый бабушке попадется; как скоро наречено будет имя младенцу, тогда бывает у них и пиршество, и тем все обряды кончатся.

Когда Калмычка бывает на сносях, тогда избирают здорового и мочного Калмыка, которого чествуют каждый день хорошею по их обыкновению пищею, о которой выше сказано; и как скоро начнутся у роженицы потуги, тогда дюжий угощенный Калмык садится на пол среди кибитки, и роженицу посадив на колени жмет ее охватом своих рук, начиная от грудей и опуская их до самого лона. Сие давление продолжает до тех пор, пока младенец начнет показываться, которого Калмыцкая бабушка, сидя перед роженицею на цыпках караулит: и как скоро покажется младенец, то дает знать около стоящим, которые палят из пистолетов, дабы нечаянным выстрелом испугать роженицу, и тем споспешествовать к рождению. Дюжева Калмыка за труды гостят два или три дни, и подарив овцою или жеребенком, отпускают; бедные которые не в состоянии нанять дюжего Калмыка, двоякое имеют средство, первое состоит в том: у роженицы, мучащейся потугами, утробу перетягивают широким ремнем и давят сверьху на низ; чрез что бывает им, по их мнению, помощь и облегчение; последнее средство мне кажется быть мучительнее пред другими в том, что роженица принуждена бывает употреблять все свои силы на собственное себя мучение. На палку, к которой приделана широкая развилина, роженица ложится животом, и давит оный сколько достанет сил, до тех пор, пока не разрешится от бремени, при всех сих способах к облегчению родов случается, что роженицы после родин долгое время бывают без чувств; а иные и долго страждут разными от того болезнями, но крепкая их природа все преодолевает, и весьма редко между ими слышать можно, что бы когда женщина замучилася родами. В прочем ни каких увеселений и пиршеств при родах не бывает, как на прим. у Россиян и других народов. Новорожденных детей матери кормят грудью сами, а знатные также имеют кормилиц.

Родительская суббота, все суеверы, и простаки верят, что поминовение родителей важно, и действительно быть не может, когда поминают их не блинами, а для того по деревням приносят на могилы и пироги, калачи, каши разные и прочая. Глупый поп для своего нажитку снимая с себя ризы, постилает их на могилу на время проговорения литии, или и потрахиль <гл. магич. деталь облачения, лента с шеи концами на грудь (соврем. епитрахиль) — Е.Ш.>, получая за то договорную плату, и после в церьковной трапезе все принесенное на могилы, съедают, поп с причетом и принесшие вместе.

Рождество Христово, в оный день, не должно выпускать скотины из хлевов. Мордва каждое воскресенье, а особо в сей день приносят в жертву птиц, пирожное <пироги и т.п., не кондитерское изд. — Е.Ш.> и напитки Российским святым, о которых они никакого понятия не имеют.

Розы, цветы, уверяют простаки, что от самого распущения роз, то есть от той поры, как оные разцветут, до последнего числа Августа опасна бывает обеденная пора.

Рощи, леса и рощи у Славян в некоторых местах были посвящены их богам; а иные и совсем обоготворялись; не позволялося в них ловить ни птиц, ни зверей, ни также рубить деревья, под страхом потеряния за то живота.

Русалки, дьяволы женского рода, живущие в горах, в реках и болотах, они имеют весьма долгие волосы, и уверяют простаки, что часто их видят бегающих по горам, и седящих на берегах рек, где они чешут длинные свои волосы, и когда только увидят они человека, то тотчас бросаются в воду. Древние Славяне почитали их богинями вод и лесов, покланялись им и приносили жертвы, по мнению их, имеют они весьма долгие зеленые волосы.

Собака воет, когда в котором доме собака завоет, то уверяют, что быть тамо нещастию, а ежели на кого собака потянется, то предвещает ему обнову.

Сабанное, празднество, прозвано от хлебопашеннаго орудия сабана <плуг с колёсным передком — Е.Ш.>, потому что оно торжествуется пред начинанием пашни; торжество сие смешено с светскими и духовными обрядами, и произходит следующим образом:

У Башкирцов по вечеру сбираются из всей деревни молодые ребята, на отборных верховых лошадях, и проехав всю деревню из конца в конец, из околицы возвращаются, и пред каждым домом делают великий крик и стук до тех пор, пока хозяин дому, такую отборную артель чем нибудь не наградит; по большей части наделяют их куриными яйцами. Собрав подворную пошлину, молодеж разъезжается по своим дворам, и по утру до самого солнечного всходу, вся их артель выезжает на поле, и назначив не малое разстояние, пускаются скакать во всю прыть; при въезде в деревню стоят обоего пола зрители, а в известном разстоянии от зрителей или молодой детина, или девка держит на шесте привязанный белый плат, вышитый по углам разноцветным шелком, который достается в награждение тому, кто всех на своей лошаде перегонит, и первый платок сорвет с древка. Хотя платок всегда бывает малоценный, однако победа почитается за велико, и приписываются не малые похвалы победителю от зрителей общим восклицанием. Естьли же случится двоим прискакать вместе к назначенному месту, и схватиться за плат, то должны они совершенное плата присвоение заслужить борьбою. Борьба у них бывает таким образом: они не берут друг друга за ворот, как Руские борцы, но за кушаки, и употребляют обыкновенные при борбах ухватки, хотя плат и не дорогой, однако не всяк охотно пожелает и дешевую вещь подарить другому, то у них узаконено, что бы на сабанном рыцарстве награждение сделано было руками той женщины, которая в деревне моложе всех замужем. По окончании рыцарства, все деревенские жители сходятся в мечеть на молитву, и просят бога о урожае хлеба; после чего общее бывает в деревне пиршество, а у молодых разные забавы, как то борьба, катание яицами, качели и хороводы; а отпраздновав принимаются за пашню.

Свадьба, см: Брак.

Свист, суеверы утверждают, что ежели кто свистит, то от того Богородицын лик отвращается, и ежели свищет в доме, то тому дому конечно опустеть.

Святовид, Световид, и также Святовичь, бог солнца и войны, почитался и имел храм на острове Ругене, в Славянском городе Ахроне <в совр. написании Рюген и Аркона, где жил слав. народ венды — Е.Ш.>: каждый год, Ахронские жители, как мущины, так и женщины приносили во храм подати по пенязю <серебр. монета — Е.Ш.>. Истукан Святовидов был преогромной величины, зделан из дерева крепкого о четырех лицах на подобие фонаря, так что от всякия страны образ его видим был, может быть ето значило четыре времяна года; идол сей был без бороды, с завитыми кудрями, по употреблению Славян Ругянских в короткой одежде, в левой руке имеющий лук, а в правой рог из металла; на бедре висел у него превеликий мечь в серебреных ножнах, в стороне лежали седло и узда коня его величины чрезвычайной. Сей кумир стоял посреде каплицы <род часовни — Е.Ш.>, стоявшей по средине храма, завешен от всех сторон красными и великолепными занавесами, один только брадатый жрец, который именем Святовидовым давал народу ответы в годовой день праздника, входил в каплицу удерживая дыхание; а когда хотел отдохнуть, то выбегал к дверям каплицы, и выставя голову дышал, бояся осквернить божество дыханием смертным. Сей священник наполнял кумиров рог вином, с долгими и торжественными обрядами, и так оставлял до другого года. Сему Святовиду посвящен был белый конь, у коего из гривы и из хвоста не позволялося ни единаго выдернуть волоса, ниже сестъ на него кроме жреца, ибо Ахронцы верили, что Святовид ездил на нем побеждать их неприятелей, во уверение того предлагали, что когда оставляли лошадь сию, в конюшне вычещенну и привязанну к яслям, то находили оную часто на утро вспотевшу и замаранну, так как будто бы кто ездил на ней в дальний путь. От путешествия сего предвещали щастливый и худой конец своим ратям; во время приношения жертвы, изъявляли Святовиду превеликое почитание, по скончании жатвы собирался весь народ пред его капище, для провождения великого праздника, для коего убивали на жертву множество скота, и при том для знатного идольского пирования, за день перед праздником должен был сам жрец прежде жертвоприношения и служения чисто выместь в кумирнице. В следующий день празднества, пред собранием всего народа, перед дверми храма, взяв жрец из рук идольских рог с вином, которым он наполнен был за год перед тем, прорицал о плодородии года, ибо ежели вина в роге немного убыло, то почиталось оное признаком плодородия; а в противном случае плодоносия не надеялись. По сем выливал священник вино из рога перед ногами Святовидовыми, и наполнял потом оный новым, пил за его здоровье и просил, что бы людям и отечеству подал изобилие, богатство и победу над неприятелями, выпив же из рога вино, наполнял его снова, и вставливал идолу в руку. А для бранного гадательства, втыкали стоймя перед храмом шесть копей, по два в ряд, одно подле другого в равном разстоянии, и ко всякой двойне привязывали копье поперег так высоко, как можно коню без пригания перешагнуть; потом жрец по прочтении долгих и торжественных молитв, взяв с великими обрядами коня за узду, переводил его через три поперечные копья, и ежели конь переступал все три правою ногою, без помешательства с левою, то почитали оное за доброе предзнаменование предприемлемой войны; а ежели он переступая копья мешался, то признавали за худое предвозвещание, по сему конскому шаганию начиналася война или отлагалась. По окончании жертвы, приносили великий круглый пирог сделанный из муста <виногр. сусло (смешивалось с мукой) — Е.Ш.> (или меда и муки), в средине коего мог уместиться человек; вшед во оный жрец, спрашивал громким голосом предстоящих людей, видят ли его? все ответствуют: нет: тогда священник обратясь к идолу, молил его, чтоб в предбудущий год, хотя мало его увидали. По сем благословлял народ именем Святовидовым, увещавал его к прилежному жертвоприношению, за что в воздаяние обещавал победу на врагов по морю и по суху. После сего препровождался весь тот день в ядении и питии, и за стыд почитали, ежели кто тогда не напивался до пьяна; иногда болвану сему приносили в жертву и плененных Христиан, коих посадя на коня, во всей их збруе, привязывали лошадь ногами к четырем сваям, и под приставленные с обеих сторон костры дров, положив огонь, сожигали живых коня и всадника; о сих нещастных сожженниках утверждал жрец, что Святовид кровию их весьма услаждается. Из всех полученных корыстей давалась Святовиду третья часть; кроме сего определяли еще ему для почести, с его стороны на брань, триста всадников, и оных всю добычу вручали его жрецу, который полагал ее в Святовидово сокровище, откуда не позволялося уже ни малейшей вынять части. Наконец в 350 году Вагдемар король Датский взяв Ахрон <по Кольеру, Вальдемар I в 1169 г. — Е.Ш.>, разрушил все храмы; а Святовидов истукан приказал разсечь на части, и после сожечь; в некотором Немецком баснословном словаре назван он Свантовитем, и при том объявляется, что был он знатнейшим божеством у древних жителей в Лаунице <балтийский (?) топоним — Е.Ш.>, имел четыре головы и покрыт был латами.

Святые финнами Католического исповедания почитаемые, в день всех оных святых, топят финны на каноне баню, и снабдив оную теплою и холодною водою, также вениками и прочими надобностями, ставят на столах кушанье, хозяин одевшись чистенько, и непокрывая ни чем головы, разтворяет в сумерки ворота своего двора с такою вежливостию, как будто бы в дом принимает гостей; после чего отпирает с не меншею ласкою баню, и погодя не много замыкает. Пропустя несколько времяни, отпирает для выходу мнимых своих святых банные двери, и провожает их со двора, держа в руке скляницу хлебного вина, коболду (раггене <подземное божество — Е.Ш.>), ставят в хлевах; в сей же самый вечер кушанье. В честь идолу Кирке <(?) — Е.Ш.>, закалают в день всех святых, на самой утренней заре ягненка, которого очистив и не отрезывая ни которой части варят, а потом ставят на стол и едят.

Северное Сияние, у простолюдинов знаменует оное нещастие целому государству, как то мор, голод, войну и прочая, и называется оно огненными столбами, которые сходяся сражаются между собою, а иногда видят они и воздушные силы сражающиеся между собою.

Семаргл или Симаергла, божество древних Славян; коему так как и прочим, приносили они жертвы и имели истуканы.

Семик, сей день и следующие по нем еще три, древние Славяне праздновали сладострастному богу Туру, употребляя при том всякую роскош и веселие. Девки и бабы собираясь хороводами плясали, и свивая из ветвия венки, целовались сквозь оные с мущинами, а потом бросали в воду загадавши, ежели венок поплывет, то быть ей тот год за мужем, а когда потонет, то остаться еще дома, а при том вмешивались тут и всякие любовные действия в честь и жертву идолу Туру.

Сиба, Сива или Сева, богиня Славян Варяжских, живших на острове Ругене <совр. Рюген; там жил слав. народ венды — Е.Ш.>, изображали ее нагою, волосы висели назади до подколенок, в правой руке держала яблоко, а в левой грозд виноградный, признавали ее богинею произрастений, и приносили жертву.

Сильный бог, Славяне так называемый истукан, имяновали еще и крепким богом, его представляли в виде человека, в правой руке держал он копейцо, в левой серебреный шар; а при ногах его лежали человеческая и львиная головы.

Скопа птица, простолюдины уверяют, что она имеет яд в своих когтях, и когда к кому оными прикоснется, то уже избавиться от смерти не можно.

Скоромь, простаки или большею частию, суеверы поставляют за великий грех выговорить в посты слово мясо, и когда случится в разговоре то необходимо, то приговаривают всегда помяни Господи на светло Христово воскресенье или на рождество Христово, то есть на тот день, в который следует по посте том розговенье.

Соболиные промыслы, промышленики бывая на сих промыслах, многих вещей не называют своим именем, веря, что от того делается в ловле нещастие, когда всякую вещь будет называть ее собственным именем. <из Крашенинникова (о русских) — Е.Ш.>

Сова, белая птица, сия почитается Калмыками, предвещающею и святою, и состоит у них в великом почтении.

Солнце играет, уверяют, что на светлое воскресенье при восхождении солнышко играет в виде трясения, и многие для смотрения того сидят в то время на колокольнях, на горах или иных высоких местах. Мордва называют солнце Чи-Пасом, и почитая его за бога, жертвует всякий ему хозяин у себя на дому птицами, пирожным <пироги и т.п., не кондитерское изд. — Е.Ш.> и хмельными напитками.

Соль, соли за столом подавать другому не должно, ибо верят без сумнения, что то бывает причиною ссоры, и когда необходимо случится то сделать, то принимая велят разсмеяться, от чего будто вся сила предвещания ссоры разрушится.

Сон, сонным мечтаниям, столькож суеверы верят, сколько и цыганским предвещаниям. Виденная во сне гора значит, что наяву будет горе; река, речи; девица, диво; мертвец, снег; медные деньги, слезы; лошадь, враг; собака, друг; кровь, родство; кало, деньги и прочее.

Сорочины, в третий день по погребении усопшего, Черемисы едят на могиле, также как и в первый день лакомятся в том доме, где случилась кончина за горящими восчаными свечами блинами, и посылают несколько кусков и на могилу. Также празднуют и в сороковой день.

Сорочка, вышедший из утробы младенец в сорочке, почитается от простолюдинов весьма щастливым, от чего и произошла пословица в сорочке родился. Сию сорочку съимая кладут в маленький кошелечик или мошеночку, и привязывают на шнурок младенцу, на котором обыкновенно носим крест, которая мошонка называется ладонкою, веря, что щастие от того младенца в присутствии оной сорочки никогда уже не отойдет.

Сочевник, сии дни преданием церьковным установлены для пощения, что и название значит <сочиво, постное блюдо — Е.Ш.>, и должно во оные воздержаться пищею до звезды, то есть до захождения солнечного; но суеверы наши и простаки переменяют то в иное, и вставая рано, смотрят на звезды, которые восхождением солнечным помрачится еще не успели, и тут принимаются за пищу, не поставляя себе преступлением сего предания и говоря, что они ели при звезде.

Стол, когда сядут за стол тринадцать человек, то должно одному неотменно выйти вон, или четырнадцатого добавить, а тринадцатым обедать никак не льзя по уверению суеверов, которые желают выводить из того великие беды. Также ежели кто просыплет за столом соль, то предвещают из того неограниченную домашнюю ссору, см: соль и уксус.

Стриба, божество Киевское, в сем городе имел он храм и приносимые жертвы.

Стены трещат, ежели в каком доме, хотяб то и в новом было, трещат стены, то значит, что из сего дома живущим в скором времяни перебираться должно.

Стефанов день, то есть день святого первомученика Архидиакона Стефана, во оный день должно лошадей поить через серебро.

Студенец, так называлось священное озеро бывшее на острове Руген <совр. Рюген; там жил слав. народ венды — Е.Ш.> в густом лесу; оно изобиловало весьма рыбою; однако никто не смел не единой выловить, почитая их святыми; а ежели кто преступал сию заповедь, то весьма жестоко был наказан. Славяне почитали, также многие ключи, источники, озера, реки и колодези святыми, приносили водам их жертвы, ожидая плодородия. Для здравия своего и святости рек, по вскрытии купались во оных, не смотря ни на какую холодную погоду, даже делали то и во время жестокой зимы, от чего и ныне есть, что в день Богоявления купаются в прорубях, не смотря на жестокость мороза, а от того многие простудившись умирают; но сие почитают необходимым; те, кои в святки на игрищах наряжались чертями, или вздевали на себя, в так называемых ими интермедиях, хари.

Суевер, см: Християнин.

Табак, Раскольники траву сию почитают проклятою, и ставят в тяжкий и непростительный грех ее употребление. Когда случится кому в их избе курить табак, то они после его курят трои сутки безпрестанно ладоном; а где упало несколько крошек оного, то теж трои сутки скоблят и моют оное место, дабы не токмо его, но и дух или запах оный вывесть вечно.

Тараканы, сию гадину почитают предчувствующею, и когда в котором доме быть пожару, то уверяют, что все тараканы дни за два из того дома станицами <стаями, вереницами — Е.Ш.> выидут.

Тинзябр-Юма, под сим именем Черемисы почитают бога живущего на небесах, см: вера.

Тригла или Триглава, богиня Славенская, истукан ее имел три лица, и была она то же что Зевана <см. выше — Е.Ш.>.

Тризна, значит поминовение усопшего, то есть в третий или трижды три в девятый, сороковой, годовой и трех годовой день. Древние Славяне отправляли тризны на могилах пищею и питием, что и ныне многие по отдаленным городам и деревням делают, носят на могилы пироги, блины, пряженцы <лепешки на масле — Е.Ш.>, оладьи, колачи и прочая, и все сидя на оных или в трапезе при церкве, присовокупя к тому, попа и весь причет съедают.

Туны, так называются у Вотяков колдуны, см: вера.

Тур, Славяне признавали сего идола богом сладострастия, который на всех веселых пиршествах и игрищах имел не последнее место. В честь сего бога особый праздник установлен был, который и ныне отправляется и называется семик, в который при многом обжорстве и питье, часто бабами забывается благопристойность.

Угорь, рыба, подлые люди <простолюдины — Е.Ш.> не едят угря никогда и говорят, что тогда только есть его можно, когда в семи городах рыбы отъискать будет не можно.

Уж, в сенокос и другую страдную пору, когда люди имеют свой отдых, посреди поля или в лесах ищут всегда таких мест, где водятся ужи. Тут уже спят безопасны от вредных змей, которые к сонным приходят, и в оплошности впалзывают в рот к человеку, ибо уж таких змей отгоняет прочь, и не отходит от человека; а иногда всползши и на грудь лежит, до тех пор, пока человек проснется. Когда кто нечаянно на ужа наступит и успеет сказать, ах, ненароком: то уж хотя бы был и уязвлен не ужалит. В прочем почитают его весьма ядовитым, так что никто его угрызения вылечить не может; но все спасение уязвленного состоит в том, ежели он успеет окунуться в воду прежде ужа.

Уксус, за столом уксусу один другому не подают, веря, что то причина будет ссоры; а когда необходимо случится то сделать, то велят разсмеяться, и от того предвещание ссоры опровержено будет.

Урилыдачь, божество южных Камчадалов, сии боги их не что иное, как колья с обтесанными головками, лежащие в юрте по грядкам <шестам, перекладинам — Е.Ш.>, оные почитаются вместо Хантаев <см. ниже — Е.Ш.>.

Урод, Якуты почитают всех, то есть человеческого, зверского, скотского, рыбьего, птичьего и несекомых рода уродов сущими дьяволами, и стараются всеми силами и с великою боязливостью от них избавиться.

Услад или Ослад, божество Киевское, которого Славяне признавали богом пирований и всяких роскошей.

Утка красная, сию птицу Калмыки почитают за святую, и уверяют, что она есть поп всех птиц.

Утопающего, избавить от потопления у Камчадалов почитается за грех; ибо верят, что кто его вытащит из реки, тому утонуть будет самому, также ежели освободить занесшего в дороге снегом, почитается за тяжкий грех <из Крашенинникова — Е.Ш.>.

Уши горят, у кого горят уши, того где нибудь в то время переговаривают, то есть подсмеивают; когдаж в ушах звенит, то загадав что нибудь спрашивают, в котором ухе звенит? и когда отгадают, в котором ухе звенит, то неотменно загаданное сбудется.

Филин, птица сия почитается предвестницею пагубы, и когда прилетев на кровлю чьего нибудь дома станет кричать, то кому нибудь из того дома, умереть вскоре, или чувствовать беду. Суеверы носят при себе ее когти, дабы привести себя в безопасность от чародейства.

Франк-Масоны, сии собрания называют простолюдины дьявольщиною, и верят, что естьли кто записавшись в масоны, после раскается, и похочет обратиться на истинный путь, то бывает от них застрелен, дабы не открыл их тайны, следующим образом. Когда принимается он в сие братство, то прежде всего даст им рукописание писанное его кровию и рукою; а потом списывают с него портрет, и когда он им изменит, или раскаявшись захочет отстать, то стреляют они в его портрет, и гдеб тот человек ни был, конечно будет убит, и в то самое время и место, где пуля прошибет портрет.

Хантай, божество Камчатское, идол его делается на подобие Сирены, то есть с головы по груди человеком, а оттуда рыбою, и ставятся обыкновенно в юрте подле огнища. Сей Хантай ежегодно делается новый, во время грехов очищения, и ставится со старым вместе, по числу которых можно узнать, сколько которой юрте лет от ее построения. см: грехов очищение.

Холопя, утверждают простаки, что холопя и на том свете иметь будут должности работников. Они будут безпрестанно таскать дрова, подкладывать под своих лютых господ и их жечь и мучить.

Християнин, суевер в одних только наружных поступках и обрядах является богобоязливым; а в самом деле главную должность человека Християнина, то есть любовь к ближнему пренебрегает.

Царь морской, Славяне под сим именем признавали бога обладателя морями и находящимися во оных животными.

Цаца, так называются молитвенные у Калмыков капища, которые к каждому торжеству делаются новые, а прежние их богомольные места или сборища называлися Кид см: вера.

Цветы платья, цветы материй, из коих делаются платья, значит также нечто: например белый чистоту, черный печаль и проч: зеленого носить не можно в городе, а красного в поле. Также должно иметь цветы, платье сообразно с летами человеку. Красный цвет в особливом почтении у всех Татар, и как бы ни худое кто имел платье из их принцов, однако всегда будет у него кармазинный <вишнево-красный — Е.Ш.> красный кавтан для церемонияльных случаев. Мурзы их, которые несколько выше подлости <простолюдинов — Е.Ш.> лучше не будут иметь рубахи, нежели красного кармазинного кавтана. Знатные женщины сего народа не думают о себе, что они хорошее имеют платье, ежели не имеют красного кармазинного кавтана. Самые подлые люди <простолюдины — Е.Ш.> из Татар стараются носить из красного сукна кавтаны, буде они несколько других побогатее, хотя бы то было и из простого сукна. Сие пристрастие к красному сукну распространяется до идолопоклоннических Сибирских народов, которых главные думают, что пребогатую имеют одежду, когда они смогут сделать красный кавтан, так что по всему Азиятическому северу весьма больше всего можно учинить с куском красного сукна, нежели в четверо против того с деньгами.

Цыганы, Для обманства простого народа в предсказаниях, и для других плутовских их намерений портят свой язык выговаривая слова наизворот, переставляя буквы и прочее, см: ворожба.

Чародеи, Самоеды <ненцы и родственные народы — Е.Ш.> в сем искусстве так бывают отменны, что многих принуждают тому дивиться. Они пребывают в почитании некоторых из дерева не искусно вырезанных фигур человеческих, звериных, рыбьих, птичьих и прочих, также и отрубленых голов и ног от диких зверей, которые они в лесах вешают и им молятся. Старейшими между ими почитаются их попы, которые по их вопросам должны волю богов объявлять, будущее наперед сказывать, и как говорят, всякие чародейные хитрости на подобие кощунов <волшебников — Е.Ш.> показывать, у них был золотой идол на подобие старой бабы, который того ради золотая баба назван; сей идол на все вопросы, которые всегда от попов ему чинены были, отвечал, также и будущее щастие или нещастие наперед объявлял. Но как после того оную землю прилежнее изследовали, то нашлось, что все объявления о сем идоле, только за басни почитать надлежит. В провинции Обдории <Ямал, бассейн р. Оби — Е.Ш.>, недалеко от устья реки Оби, есть некоторый дикий камень, который своею фигурою подобен старой бабе, с подобранным платьем, ребенка на руках держащей; но может быть, что фигура сего камня больше художеством так сделана была. Сия то фигура, думают ныне, к басне о помянутом Самоедском идоле повод подала, а особливо когда примечено было, что Обдорские Самоеды в сей стране, которая к рыбной ловле очень способна была, часто собирались.

Самоеды одевают тех идолов, которых они в своих лесах вешают всякими мехами, и кладут на них по своему обыкновению малый убор. Для их священнических обрядов и чародейства может то служить, что о Самоедах не далеко от Печоры примечено. Когда они из одного места в другое переезжать хотят, то собираются все родственники одной семьи вместе, и приносят жертву все в одной полатке. Старейший из них, который в лице священника бывает, начинает, тогда в волшебный барабан бить, который только с одной стороны кожею обтянут. Барабанные палки на пядень, с одного конца круглы и кожею обшиты, на голове у него белый венец, а лице покрыто одною частью рубашки, на которой навешены многие малые зубы и ребра рыбьи и звериные, потом начинает он так кричать, как например: в Англии и Голландии матрозы во время радости, или как ловцы на гончих собак; а те, которые с ним в собрании, кричат за ним, икга, икга, икга. Сей крик поп, и собравшиеся с ним несколько раз сряду делают, и до тех пор не перестают, пока оный поп будто бешеный замертво навзничь не упадет, при чем он кроме рубахи, ни чем покрыт не бывает. Как у них о причине того спрашивали, для чего их попу то случается? то отвечали они, что ему теперь от богов о том откровение чинится, что им делать, и куда ехать надлежит. Потом все при том стоящие закричали трижды! Окгао, Окгао, Окгао; при чем поп свою голову приподнял, но опять положил.

Напоследок он встал, и паки <опять — Е.Ш.> по прежнему закричал, на что присутствующие ответствовали: Икга, Икга, Икга. По сем велел поп пять великих зверей убить, и вместе с предстоящими опять кричать начал, потом взял он кинжал по обыкновению наших фигляров, оный до половины в тело воткнул, не учиня себе чрез то никакой на теле раны, а крик между тем, как от него, так и от предстоящих безпрестанно продолжался. Он положил также оный кинжал в огонь, и его так долго не вынимал, пока он весь не разгорячился, а потом его к себе за пазуху сунул, и недалеко от пупа в тело, так глубоко воткнул, что конец оного из задницы высунулся.

Вынув оный кинжал из тела, сел он опять без всякого вреда, потом поставили они на огонь котел с водою, и при том опять очень громко кричали, а как долго оный котел на огне стоял, так долго они молчали, между тем приготовлен был стул, на котором поп в то время, как вода кипела, снявши с головы украшение и рубаху, и сложивши на крест ноги сел. В то время начал поп опять кричать, а потом завязал он у себя около шеи и под левым плечем маленьким узелком тоненькую веревку, которая была из сайгачей кожи свита, длиною сажени в четыре, а концы той веревки велел он держать двум человекам с обеих сторон.

Как помянутый котел с кипетком пред поповским стулом поставили, и попа такожде и котел большим полотном покрыли, то стали оные два человека за ту веревку так долго тянуть, пока они концов вместе не сведут. Тогда всем присутствующим слышно было, что в оный котел нечто упало; а как спрашивали, что оное есть? на то отвечали Самоеды, ето голова, плечо и левая рука попова, которую у него от тела веревкою оторвало, для того, что она узлом завязана была, и что ежели кто на того попа, в таком состоянии смертными глазами посмотрит, тот тогож часа умрет. Они при том опять также как и прежде часто Окгао, Окгао, Окгао, кричали; а между тем из поповского платья дважды человеческий перст высовывался. Сказывали, что то есть некоторый зверь, которого имени они не знали, или сказать не хотели; напоследок поп поднявши голову встал, и тем сию церемонию окончал, не объявляя Самоедам ничего, что до их будущего состояния касается, понеже попы откровения богов тайно содержат, а народу оные только по частям объявляют, и только тогда, когда он о каких будущих случаях спрашивает, и в то время оным попам всяк во всем последует.

В прочем чинят оные попы еще иные многие чудные телодвижения, когда они у своих сокровенных богов ответов просят, часто кладут они нож совсем в горло, или многожды кажется, будто они то делают: но вместо того, чтоб им оный нож проглотить, уходит он в черен, когда они оный давят, потому что такой ножевой черен у них по обыкновению фигляров внутри пуст делается. Они такожде и на своих товарищей руки возлагают, которых они до полусмерти давят, а потом отправив пред своими богами некоторые церемонии, оных опять оживляют.

Те Самоеды, которые живут близ канала Вейгац <ныне имя Вайгач носит остров идолов между Сибирью и Новой Землей, а проливы наз. Югорский Шар и Карские Ворота — Е.Ш.>, или морского устья, новую землю от Сибири отделяющего, имеют еще особливое обыкновение, которое также сюда надлежит. В день святого Николая чудотворца, отъезжают они по оному каналу от новой земли, в таком разстоянии, сколько днем уехать можно. Там есть у подошвы некоторой горы одна яма, глубиною на десять сажен. Около той ямы стоят скамьи, на которых Самоеды своих разных идолов поставили, и главнейший из тех идолов величиною есть в человека малого роста. Самоеды там ходят за охотою, и первого зверя, которого своими стрелами застрелят, отвозят к помянутой яме, сдирают с него кожу, и оную на главнейшего идола надевают, а мясо бросают в яму. Они ловят иногда такожде и живых зверей, как то оленей и сайгачей, и бросают в ту яму, и ежели такой зверь до смерти ушибется, то за щастливый знак доброй ловли почитают, ежели же такой в яму брошеный зверь еще жив будет, то думают, что им в том месте щастия в ловле не будет, и того ради оттуда на другое место для ловли отходят, см: ворожеи.

Червец или Камаха, в праздник Казанской Богородицы, то есть 8 число Юлия, уверяют, что бывает отменное чудо. В некоторый день краска Червец или вылупившиеся из пузырьков несекомые называемые Камаха, собираются из всех окольных стран ко одному кусту, и когда кто в день Казанской Богоматери, то есть 8 Юлия встанет на разсвете, и пойдет в поле искать Камахи, то предоставляется ему щастие найти таковое сокровище. <Есть указ., что эта легенда осн. на каких-то реалиях — Е.Ш.>

Чернобог или Чернбог, все вообще Славяне признавали сего за бога обитающего во аде; приносили ему кровавую жертву, печальное моленье, и делали страшные заклятия, дабы отвратить от себя его ярость или свирепость.

Черные книги, так называются волшебные книги, которые содержат в себе дьявольские навождения; они написаны волшебными знаками, а большею частию нолями или кружками; находятся всегда у волшебников, по которым призывают они дьяволов; когдаж попадутся они нечаянно не колдуну, то как скоро откроет он их, то приступят множество чертей, и начнут просить работы. Когда не может он им дать работы, или и даст, да легкую, которую они тотчас сделают, то утащат его во ад; а чернокнижники зная по их науке, каких черти работ окончать не в состоянии, такие им и дают; например приказывают им вить канаты из песку, воды, или из солнечных лучей, и таскать оными китов из моря или другие какие тяжести, то черти более к ним и не пристают, понеже и за то наказаны бывают, что сделать не умели.

Четверток великий <четверг страстной недели перед Пасхой — Е.Ш.>, стригут во оный день детям волосы с тем предуверением, что оные от того больше растут; а у отрока в жизни его не болит голова.

Чистый понедельник, так называется понедельник на первой неделе великого поста <перед Пасхой — Е.Ш.>. Во многих городах по утру собираются кучами ребята, и держа в руках ухваты, кочерги, помелы и сковородни, обернутые тряпицами, кричат подходя к каждому дому. Мы масленицу прокатали, святы вечеры проиграли, мы рожествен пост пропряли. Свет наша масленица дорогая, где ты ночесь ночевала, под кустом на дорожке, ехали Скамарошки, вырезали по пруточку, сделали по гудочку, и вы гудушки не гудите, и вы масленицу не будите.

Чихать, когда придет кому какая нибудь в голову мысль; а случится, что в то время не чаянным образом другой чихнет, то знаменует сие, что задуманное действительно сбудется.

Чертово городище, так называются развалины, некоего древнего города Болгарского царства, на берегу реки Камы <г. Елабуга — Е.Ш.>. В сем древнем городе был великолепный у язычников храм <восстановлен в 1867 г. — Е.Ш.>, и славился даваемыми ответами, так что со всех сторон стекался для того народ. В храме обитал ужасной величины змей, которого безчеловечные жрецы умилостивляли приношением в жертву людей иноплеменных, и которые обыкновенную пищу его составляли. Есть еще другое Чертово городище на берегу реки Белой <г. Бирск — Е.Ш.>, о котором уверяют, что жители выгнаны из оного ужасным множеством змей.

Чук-Кереметь Черимиский бог болезней см: вера.

Чур, Славяне признавали сего бога хранителем межей, полей и пашен, и оный больше всех прочих богов имел власти над чертями.

Шайтан или Ио, Черемисы под сим именем почитают сатану, и разумеют его прародителем всех злых духов. Он живет, по мнению их, в воде, и бывает особливо в самый полдень лих, см: вера.

Шаманы, большею частию бывают у Якутов, Коряков, Тунгусов, Бурят и всех Сибирских язычников во обычаи; но у Камчадалов нет особливых Шуманов, как у других тамошних народов а всякая баба, а наипаче старуха, и всякий Коехчуч <коекчучи – мужчины, «которые и в женском платье ходят, и женскую работу отправляют, муской отнюдь не прикасаясь. До них же касается, красить выделанные кожи, также лечить и шаманить /.../ [иногда их] держат вместо наложниц» (Крашенинников) — Е.Ш.> волхвом и толкователем снов почитается. При Шаманстве не бьют они ни в бубны, ни платья нарочно для того сделанного не надевают, как у Якутов, Коряк, Тунгусов, Бурятов и всех Сибирских язычников в обычаи, но нашептывают на рыбью шаглу <щеки, жабры — Е.Ш.>, на сладкую траву, на тоншичь <мятую (болотную) траву — Е.Ш.>, и тем лечат болезни, тем отвращают нещастие и будущее предвозвещают; а какие слова при наговорах употребляют, или кого призывают на помощь, того, как великой их тайны, не можно выведать.

Главное их шаманство бывает таким образом, две бабы садятся в угол, непрестанно шепчут, одна привязывает к ноге крапивную нитку, раскрашенную красною шерстью, и качает ногу, естьли ей ногу поднимать легко покажется, то сие почитается за щастливое предзнаменование и за будущий благополучный успех предприемлемого дела; а буде тяжело, то за нещастливое; между тем призывает бесов к себе словами гуш, гуш и скрежещет зубами, а как явится привидение, то захохотавши кричит! хай, хай. С полчаса спустя, бесы прочь отходят, и ворожея непрестанно кричит, ишки, то есть, нет; а другая баба, как ее помощница шепчет над нею и уговаривает, чтоб не боялась, но прилежно бы примечала явления, и содержалаб в памяти, что загадала. Некоторые сказывают, что во время грому и молнии Билюкай <бог грома, молнии, огня — Е.Ш.> к Шаманкам сходит, и вселясь в них способствует им угадывать.

Естьли сделается кому неблагополучие, или не будет щастия в промысле, тотчас приходит к старухе или к жене своей, бывает шаманство, следуются причины, от чего произошло такое зло, и предписуются средства к отвращению. За вящшую же причину вменяется преступление какого нибудь суеверия, которое тем отвращается, что согрешивший должен вырезать болванчика, и отнесши в лес, на дерево поставить.

Шаманят же они и во время праздников, когда грехи очищаются, шепчут, курят, махают, отирают тоншичем, обвязывают перевязками, отговаривают пришедших в изумление <лишившихся разума — Е.Ш.>, и другие делают непристойности.

Естьли который младенец родится в бурю или ненастье, то на возрасте, когда он говорить будет, шаманят над ним, и примиряют с бесами таким образом. В жестокую бурю раздевают его до нага, дают в руки раковину морскую, которую ему подняв к верьху, должно обегать вкруг юрту, балаган и сабачьи конуры, говоря сии слова к Белюкаю и к другим врагам: раковина привыкла к соленой, а не к пресной воде, а вы меня весьма мочите, и мне от мокроты будет погибнуть, видите, что на мне нет платья, и что я весь дрожу. По окончании сего примиряется он с бесами, а в противном случае бывает причиною погод <осадков — Е.Ш.> и ненастья.

Таким же образом гадают они и трудные сновидения: ибо Камчадалы столько в том любопытны, что по утру самое первое у них дело разсказывать сны, разсуждать и заключать из того щастие или злополучие; о некоторых снах имеют они верные и не пременяемые правила, как например, естьли вшей видят, то на другой день ожидают к себ казаков без сомнения, и испражнением желудка предзнаменуется прибытие гостя из их народа; плотским совокуплением предвозвещается щастие в промысле.

Кроме Шаманства упражняются они в хиромантии, и разсуждают о щастливых и нещастливых приключениях по линиям на руке; но правила свои в тайне содержат. Естьли у кого появится на руке точка, пятно или линия, или вдруг пропадает, то спрашивают о том у старой Шаманки.

Но восточные Мунгаллы, Тунгусы и обще все идолопоклоннические Сибирские народы величаются быть очень искусны в чародействе, что больше принять можно за их грубое неразумие, нежели за достоверный знак, что они подлинно могут нечто делать демонскою помощью. И как Шаманы, или чародеи, Тунгусы почитаются за наискуснейших в сей преизрядной науке из всех идолопоклоннических народов сей части земли, то я теперь объявлю церемонии, какие они употребляют при сем случае. Когда кто приходит спрашиваться у чародея о каком нибудь деле, то надобно, чтоб он ему наперед заплатил столько за его труд, сколько между ими положено будет. Потом Шаман надевает на себя некоторый род одежды, которая вся сделана из старых штук железа, а состоит из птичьих фигур, также зверских и рыбьих жестяных железных, что все соединено чрез колечка железныяж, так что сия одежда может способно везде сгибаться. На ноги то же он надевает, а на руки медвежьи лапы, сделанные из железа, тот же метал и на голову, у которой на челе стоят железные роги. Потом левою рукою берет некоторый барабан, а правою палку обшитую кожею, полевой мыши, и начинает скакать и прыгать на крест ногами, а иногда назад и наперед скачет он так, что стук железа его одежды, совокупно с стуком его барабана, делает звук ужасный. Чрез сие время смотрит он в верьх глазами на отверстие, которое на верьху его кибитки и непрестано кричит, скачет и делает, как может превеликий шум до того времяни, как он увидит черную птицу, про которую сказывают, что она прилетает и садится на его кибитку. Как скоро он увидит сию птицу, тотчас в безсилие приходит, упадает на землю весь вне себя, и пребывает в сем состоянии чрез хорошую четверть часа без разума и без чувства. Потом приходит в себя, встает совершенно здоров, и сказывает ответ о деле, о котором тогда надобно. Говорят, что сии ответы никогда ложны не бывают на меньшой конец, Тунгусы тому верят, как совершенной правде; но ежели разсудить о предосторожности, что он плату берет наперед, и об оной черной птице, которую как скоро увидит, то в безсилие приходит, а видеть ее ни кто не может кроме чародея, который все на ту сторону смотрит глазами, то можно легко понять, что то превеликий обман.

Ширт, божество Черемиское и Чувашское, см: вера.

Шукша, по мнению Черемис есть такое божество, которое неотлучно пребывает между людьми. Он примечает действии каждого человека, записывает его пороки и добродетели, и тотчас относит оные богу живущему на небесах. Число Шукшей, по их мнению, есть многочисленно.

Шунду-Мумы, второстепенная богиня Вотяцкая, ее признают матерью солнца, и молят во время на детях бываемой оспы, и других болезней, см: вера.

Юбмела, под сим именем Лопари почитают общего бога, и думают, что и кроме его есть боги и божки мужеского и женского пола, см: вера.

Юманашь, божество Черемис живущих в Башкирии, см: вера.

Юмон-Ава, богиня Черемиская, супруга первого их бога, см: вера.

Юпка, ежели у женщины при надевании юпки, несколько подола останется завороченым, то сие предвещает, что ей в тот год родить неотменно сына или дочь.

Ямбе-Акко, Лопари признают сию богиню материю смерти. Оная обитает под земною поверхностию, и у нее пребывают разлучившиеся с телом души, до самого их решения судьбины, см: вера.

Ягая баба, под сим именем почитали Славяне адскую богиню, изображая ее страшилищем седящим в железной ступе, и имеющей в руках железный пест; ей приносили кровавую жертву, думая, что она питает ею двух своих внучек, коих ей присвояли, и услаждается при том и сама пролиянием крови.

Яица, когда занимает кто яиц у кого для наседки, то через воду, то есть реку или канал переносить их не должно, уверяя, что плода от них ожидать уже не можно; а когда кладут яица под наседку, то полагают прежде в шапку, а из той уже под курицу, веря, что от того все цыплята будут мохноногие и с хохлами. Делают еще и другое, но здесь сказать о том не прилично.

Ячмень на глазу, когда таким образом заболит у кого глаз, то тотчас велят подносить к тому глазу кукиш,и говорить сии слова: ячмень, ячмень, вот тебе кукишь, что хочешь, то купишь, купи себе топорок, секи себя поперег, и уверяют, что болезнь от того тотчас пройдет без всяких лекарств.

К о н е ц.


4

Яндекс.Метрика